Николай Лесков - Овцебык

В этом прошла вся дорога.

У давно знакомой хатки нас встретил низенький рыжий послушник, заступивший место отца Сергия, который года три как умер, завещав свои инструменты и приготовленный материал беззаботному отцу Вавиле. Отца Вавилы не было дома: он, по обыкновению, гулял над озером и смотрел на цапель, глотающих покорных лягушек. Новый товарищ отца Вавилы, отец Прохор, обрадовался нам, точно деревенская барышня звону колокольчика. Сам он бросался отпрягать нашу лошадь, сам раздувал самовар и все уверял, что "отец Вавило вот ту минуту вернутся". Мы с Овцебыком вняли этим уверениям, уселись на завалинке лицом к озеру и оба приятно молчали. Никому не хотелось говорить.

Солнце уже совсем село за высокие деревья, окружающие густою чащею все монастырское озеро. Гладкая поверхность воды казалась почти черною. В воздухе было тихо, но душно..

- Гроза будет ночью, - сказал отец Прохор, таща на себе в сени подушку с моих беговых дрожек.

- Зачем вы беспокоитесь? - отвечал я, - может быть, еще и не будет.

Отец Прохор застенчиво улыбался и проговорил:

- Ничего-с! Какое беспокойство!

- Я и лошадку тоже заведу в сени, - начал он, выйдя снова из хатки.

- Зачем, отец Прохор?

- Гроза большая будет; испужается, оторвется еще. Нет-с, я ее лучше в сени. Ей там хорошо будет.

Отец Прохор отвязал лошадь и, войдя в сени, тянул ее за повод, приговаривая: "Иди, матушка! иди, дурашка! Чего боишься?"

- Вот так-то лучше, - оказал он, уставив лошадь в уголку сеней и насыпав ей овса в старое решето. - Чтой-то отца Вавилы долго нет, право! проговорил он, зайдя за угол хатки. - А вот уж и замолаживает, - добавил он, показывая рукою на серовато-красное облачко.

На дворе совсем смеркалось.

- Я пойду посмотрю отца Вавилу, - сказал Овцебык и, закрутив свои косицы, зашагал в лес.

- Не ходите: вы с ним разойдетесь.

- Небось! - и с этим словом он ушел.

Отец Прохор взял охапку дров и пошел в избу. Скоро в окнах засветилось пламя, которое он развел на загнетке, и в котелке закипела вода. Ни отца Вавилы, ни Овцебыка не было. Между тем вершины деревьев в это время изредка стали поколыхиваться, хотя поверхность озера еще стояла спокойною, как застывающий свинец. Только изредка можно было заметить беленькие плески от какого-нибудь резвящегося карася, да лягушки хором тянули одну монотонно-унылую ноту. Я еще все сидел на завалинке, глядя на темное озеро и вспоминая мои в темную даль улетевшие годы. Тут тогда были эти неуклюжие лодки, к которым носил меня могучий Невструев; здесь я спал с послушниками, и все тогда было такое милое, веселое, полное, а теперь как-то все как будто и то же, да нет чего-то. Нет беззаботного детства, нет теплой животворящей веры во многое, во что так сладко и так уповательно верилось.

- Руси дух пахнет! Откуда гости дорогие? - крикнул отец Вавила, внезапно выйдя из-за угла хатки, так что я совершенно не заметил его приближения.

Я его узнал с первого раза. Он только совсем побелел, но тот ж4 детский взгляд и то же веселое лицо.

- Издалека изволите быть? - спросил он меня. Я назвал одну деревню верст за сорок. Он спросил: не сыночек ли я Афанасья Павловича?

- Нет, - говорю.

- Ну, все равно: милости прошу в келью, а то дождь накрапывает.

Действительно, начал накрапывать дождик, и по озеру зарябило, хотя ветра в этой котловине никогда почти не бывало. Разгуляться ему здесь было негде. Такое уж было место тихое.

- Как величать позволите? - опросил отец Вавила, когда мы совсем вошли в его хатку.

Я назвал свое имя. Отец Вавила посмотрел на меня, и на его добродушно-хитрых губах показалась улыбка. Я тоже не удержался и улыбнулся. Мистификация моя не удалась: он узнал меня; мы обнялись со стариком, много раз сряду поцеловались и ни с того ни с сего оба заплакали.

- Дай-ка я посмотрю на тебя поближе, - оказал продолжавший улыбаться отец Вавила, подводя меня к очагу. - Ишь вырос!

- А вы состарились, отец Вавила.

Отец Прохор засмеялся.

- А они у нас еще все молодятся, - заговорил отец Прохор, - и даже ужасть как молодятся.

- А то по-вашему, что ль! - храбрясь отвечал отец Вавила, но тут же и присел на стульце и добавил: - Нет, братик! дух бодр, а плоть уж отказывается. К отцу Сергию пора. Поясницу нынче все ломит - плох становлюсь.

- А давно умер отец Сергий?

- Третий год со Спиридона пошел.

- Хороший был старик, - оказал я, вспоминая покойника с его палочками и ножичком.

- Смотри-ка! В угол-то смотри! тут вся его мастерская и теперь стоит. Да зажги ты свечу, отец Прохор.

- А Капитан жив?

- Ах, ты кота... то бишь кошку нашу Капитана помнишь?

- Как же!

- Удушился, брат, Капитан. Под дежу его как-то занесло; дежа захлопнулась, а нас дома не было. Пришли, искали, искали - нет нашего кота. А дня через два взяли дежу, смотрим - он там. Теперь другой есть... гляди-ко какой: Васька! Васька! - стал звать отец Вавила.

Из-под печи вышел большой серый кот и начал тыкать головою в ноги отцу Вавиле.

- Ишь ты, бестия какая!

Отец Вавила взял кота и, положив его на колени, брюхом кверху, щекотал ему горло. Точно теньеровекая картина: белый как лунь старик с серым толстым котом на коленях, другой полустарик в углу ворочается; разная утварь домашняя, и все это освещено теплым, красным светом горящего очага.

- Да зажигай свечу-то, отец Прохор! - крикнул опять отец Вавила.

- Вот сейчас. Никак не справишь. Отец Вавила между тем оправдывал Прохора и рассказывал мне:

- Мы ведь себе свечи теперь не зажигаем. Рано ложимся.

Зажгли свечу. Хата точно в том же порядке, как была за двенадцать лет назад. Только вместо отца Сергия у печки стоит отец Прохор, а вместо бурого Капитана с отцом Вавилою забавляется серый Васька. Даже ножик и пучок кореневатых палочек, приготовленных отцом Сергием, висит там, где их повесил покойник, приготовлявший их на какую-то потребу.

- Ну, вот и яйца сварились, вот и рыба готова, а Василья Петровича нет, - сказал отец Прохор.

- Какого Василья Петровича?

- Блажного, - отвечал отец Прохор.

- Неш ты с ним приехал?

- С ним, - сказал я, догадываясь, что кличка принадлежит моему Овцебыку.

- Кто ж это тебя с ним сюда справил?

- Да мы давно знакомы, - сказал я. - А вы мне скажите, за что вы его блажным-то прозвали?

- Блажной он, брат. Ух, какой блажной!

- Он - добрый человек.

- Да я не говорю, что злой, а только блажь его одолела; он теперь как нестоящий: всеми порядками недоволен.

Было уже десять часов.

- Что ж, давайте ужинать. Авось подойдет, - скомандовал, начиная умывать руки, отец Вавила. - Да, да, да: поужинаем, а потом литийку... Хорошо? По отце Сергие-то, говорю, литийку все пропоем?

Стали ужинать, и поужинали, и "со святыми упокой" пропели отцу Сергию, а Василий Петрович все еще не возвращался.