Николай Лесков - Полунощники (Пейзаж и жанр)

- Призналась?

- Да; "когда, говорит, он уходил туда, я его живого поцеловала; прости мне это".

- Значит, всего-навсего и было, что раз один поцеловала?

- Так она сказала.

- Ну, а это - то... про что она раньше-то еще сознавалась?

- Что такое?

- Ну вот, что вы рассказывали...

- Ах, это про родительный в неопределенном наклонении?

- Да.

- А это так и осталось в неопределенном наклонении.

- Как же это так вышло?

- Так, совсем ничего не вышло.

- Значит, вы тогда на нее все наврали?

- И вовсе не то значит, а значит только то, что я ожидала правильно, чего следует по сложению всех вероятностей, а у них все верченое, и "новую жизнь" она в себе, оказывается, нашла по божеству, как будто Христос их соединяет в одних вечных мыслях. Подумай только, как сметь этакое выдумать и такую святость себе приписывать!

Аичка не скоро процедила в ответ:

- Нет, это пустяки, - а откудова только у них берется терпение, чтобы этак жить!

- Ужасть! ужасть!.. Ничем, ничем их из себя не выведешь... Какое хочешь огорчение и обиду - они все снесут, как будто горе земное до них совершенно и не касающее!..

- Донимать их, я думаю, как следует не умеют.

- Это может быть.

- Нет, наверно!

- А ты что бы им хотела?

- На сковородку бы их босыми ножками да пожаривать.

- Вот, вот, вот! Ну, так, говорят, будто это жестокости.

Аичка ничем не отозвалась. Или она засыпала, или, может быть, стала думать о чем-то "в сторону".

XV

Марья Мартыновна встала, куда-то прошлась и опять села на место.

В это время Аичка вздохнула и, по-видимому как будто ни к тому ни к сему, промолвила:

- Словесницы бесплодные!

Марья Мартыновна поняла, к чему это, и подхватила:

- Да, уж именно! Другая какая-нибудь... этакая простой души - живет, и втихомолочку чего только она ни делает, и потихоньку во всем на духу покается, и никто ничего не знает, а эти - что ступят, то стукнут, а потом вдруг лишатся всякого счастья и впоследствии коротают век не для себя, а сами остаются в неопределенном наклонении... Нет, ты мне этот постанов вопроса реши: что с ними делать, чтобы их вывести?

Но Аичка снова молчала, и Марья Мартыновна опять сама заговорила:

- Ну, пускай так, как ты говоришь, что не знают, что с ними делать, я с этим с тобою согласна; но отчего же они такие особенные, что ни слез у них нет, ни моленья и жалобы, а принимают все, что над ними учинится, как будто это так и надобно?

- Притворяются.

- И я то же думаю! Где же, скажи на милость, только что вышла такая катастрофа, жених умер, а она в тот же день, как его схоронили, села работать и завела еще школу, чтобы даром бедных детей учить. Но только одно хорошо, что хоть ты и говоришь, что с ними не знают, что делать, но и им тоже повадки заводить что хотят не дают: ей школу скоро прикончили. И заметь, она и тут тоже опять ничего не томилась и не жаловалась.

- Они закоренелые.

- То-то и есть! Что же с ними поделаешь, когда они такие беспечальные? Ей школу прикрыли, а сна теперь всем людям чем только может услуживает, и книжки детям раздает, и сама с ними садится где попало читать.

- И этого не надо позволять.

- И было непозволение, становой и из-за книжек приезжал, чтобы всем ее книжкам повальный обыск сделать, но посмотрел книжечки и все ей оставил, да еще начал и извиняться.

"Я, - говорит, - приказание исполнил, а мне самому совестно".

- Вон тебе как!

- Да еще что! Как она ему ответила, что не обижается, и руку свою подала, так он у нее и руку поцеловал и говорит:

"Простите меня, вы праведница".

- А замуж она, стало быть, так уж и не пойдет?

- Мать ее спрашивала: не дала ли она обет, чтобы после смерти первого жениха ни за какого другого не выходить? Она отвечала, что "обета не давала". По-ихнему ведь тоже и обет давать будто не следует. Старуха добивалась, что, может быть, она в разговорах покойнику обещалась ни за кого не выходить? И этого, говорит, нет.

"Ну так, может быть, еще обрадуешь меня, выйдешь замуж?"

И на это тот же ответ:

"Не знаю, мама, но только не думаю".

"Отчего же?"

"Со мной, мама, жить очень трудно".

Сама так и созналась, что с нею жить - ад. А потом в день именин матери такой дар поднесла, что говорит:

"Мамочка! я ваша! я сегодня, в ваш дань, решилась и подарила себя служить вам и бедным людям. Я замуж не пойду"...

Так и остается и так и живет теперь вековушею. Вместо того, чтобы народить своих детей да их в ласке нежить и им свой остаток капитала передать, она собрала спять беспортошную детвору, да одевает их, да поет им про лягушку на дорожке.

XVI

Собеседницы умолкли, - Марья Мартыновна, вероятно, наслаждалась удовольствием, что довела до конца сказание, в котором ее главный враг, Клавдинька, была опозорена; а Аичка не отзывалась - может быть, потому, что опять куда-то перенеслась и о чем-то думала.

Это и подтвердилось.

После довольно продолжительной паузы она вздохнула и сказала:

- Как мне это все-таки, однако, удивительно!

- Что такое?

- Представьте, что я у себя точно такого же дурака знаю.

- Мужчину?

- Да, и очень интересный, а вот и в нем сидит точно такая же глупость.

- Что же, как он в своем поле уродует?

- То же самое, как и эта: ничего ему не нужно - ни вкусно есть, ни носить красивое платье, и ничто на свете.

- И любовь женская не нужна?

- Представьте - тоже не нужна!

- Этого никогда быть не может! Это при каком хочешь положении из моды не выходит!

- Нет, то-то и есть, что выходит!

- Ни за что не поверю!

- Да как же вы не верите, когда я вас уверяю!

- А я, моя дорогая, не верю. Мужчину женской фигурой всегда соблазнить можно.

- А я вам, моя дешевая, говорю, что и не соблазните. Марья Мартыновна как будто поперхнулась, но оправилась и договорила:

- Разумеется, мое время прошло.

- Хоть бы ваше и время не прошло и хоть бы в вас иголки не было, а ничего не убедите...

- Отчего же это?

- Оттого, что у них все нечеловеческое - они красоту совсем не обожают, а ищут все себе чего-то по мысли, и петому если из них кого полюбить, то с ними выйдет только одно неудовольствие.

- А он тебе очень нравится?

- Почему вы знаете?

- Неужли же не видно! Ты тем все и портишь, что свои чувства ему оказала.

- Ничего я не порчу, а я ему просто противна.

- Как нищему гривна?

- Нет, совсем противна.

- Как же этакая молодая, богатая - и противна? Что же это за дурак выдающийся!

- Не дурак, а вот в этом же самом роде, как ваша Клавдинька: все тоже смотрит в евангелие и все чтоб ему жить просто да чтоб работать и о гольтепе думать, - и в этом все, его пустое удовольствие.

- И будто уж нельзя его всем твоим капиталом привлечь?

- Ах, да на что ему капитал, когда ему больше того, что есть, ничего не надобно! Ему вкусный кусок положите, а он отвечает: "Не надо, я уже насытился"; за здоровье попросите выпить, а он отвечает: "Зачем же пить? - я не жажду"!