Андрей Левкин - Крошка Tschaad

АНДРЕЙ ЛЕВКИН

КРОШКА TSCHAAD

Представим себе маленького мальчика, разбуженного дурным сном: он оказался внутри пустого города, откуда исчезли все - только рассеянный, легко-матовый свет как бы отовсюду сразу. И, скажем, единственное, что он запомнил, - чей-то голос из ниоткуда, размеренно, с придыханиями на Главных местах, читающий книгу, лежащую на случайной скамейке. "Четырнадцатого апреля тысяча восемьсот пятьдесят шестого года, в день Великой субботы, т.е. в канун праздника Господней Пасхи, в одинокой и почти убогой холостой квартире на Новой Басманной, одной из отдаленных улиц старой Москвы, умер Петр Яковлевич Чаадаев. Кратковременная болезнь довольно острого свойства в три с половиной дня справилась с его чудесным и хрупким нежным существом. По догадкам ученых, предназначенный к необыкновенно продолжительной жизни, он окончил ее, однако же, в те лета, в которые только что начинается старость. Ему едва исходил шестьдесят третий год. Но в последние трое суток с половиной своей жизни он прожил, если можно так выразиться, в каждые сутки по десяти или пятнадцати лет старости. Для меня, следившего за ходом болезни, это постепенное обветшание, это быстрое, но преемственное наступление дряхлости было одним из самых поразительных явлений этой жизни, столь обильной поучениями разного рода. Он выдержал первые припадки болезни с тою моложавостью наружности, которая, по справедливости, возбуждала удивление всех тех, которые его знали, и на основании которой ему пророчили не-обыкновенное многолетие. Со всяким днем ему прибавлялось по десяти лет, а накануне и в день смерти он, в половину тела согнувшийся, был похож на девяностолетнего старца." (Цитаты, автор которых не указан, принадлежат племяннику Чаадаевых и биографу Tschaad'a, Михаилу Ивановичу Жихареву.) Что же, за всяким человеком начинается ход, лаз в его личное пространство. Как бы разветвленная кротовья нора, составляющая жизнь его. Проникнуть можно везде и всюду будет по-разному: иной раз эти ходы заканчиваются тут же, легкой выемкой в мозгу человека, за другими - путаница ходов-переходов-галерей-пустот, в третьем - чистое поле со своими небесами, облаками и травой. Эта история - о Петре Яковлевиче Чаадаеве, в письмах к некоторым людям иной раз подписывавшемся Tschaad, и о его кротовьих гулянках. Отличник как таковой Ранняя стадия развития Tschaad'a происходила в условиях весьма благоприятных, пусть и не безоблачных. Благодаря Щербатовым он получил лучшее из возможных в тамошней государственности образование с соответствующими связями, видами на будущее, тем более, что проходил он всюду первым номером, разумеется - и в танцах. Здесь уже можно поспешно подумать о том, что все отличники оказываются в заложниках у своего времени и крайне зависимы от его самочувствия и прихотей. Ну что же, тут началась Первая Отечественная - что сбило форму жизни, в которой и для которой люди становятся отличниками, отчего жизнь их может рассыпаться, не состроившись по-настоящему. Так бывает. Но есть род отличников более стойких и самоуверенных. Эти, напротив, рады шансу утвердиться в новом качестве времени, предполагая, верно, что творящаяся история происходит ради них. Отличник всегда что-то вроде анатомического атласа: разными цветами разводятся вены и артерии, жилочки и сухожилия прорисованы столь ярко, что почти выпирают из мелованной бумаги. Странно, любая попытка легчайшего анализа г-на Чаадаева тут же кажется агрессивной по отношению к объекту. Как это понять и чем объяснить? Учесть внетелесность сущего, расположенную за его внешним проявлением, можно, опираясь на аналогии, на сходства, мелькающие внутри прозрачного сосуда его жизни. То ли клубок змей, вьющихся в воздухе, или полет черной птицы, на быструю секунду отрезающей голову человека от падающего сверху чего-то, что условно может быть названо светом. И это не пустая метафорика, но мы входим в нору и пространство, расположенные за лицом Tschaad'a. Цитата "Ничто так не укрепляет дух в его верованиях, как строгое исполнение всех относящихся к ним обязанностей, - пишет Tschaad в Первом философическом письме. - Притом большинство обрядов христиан-ской религии, внушенных высшим разумом, обладают настоящей животворной силой для всякого, кто умеет проникнуться заключенными в них истинами. Существует только одно исключение из этого правила, имеющего в общем безусловный характер, именно когда человек ощущает в себе верования высшего порядка сравнительно с теми, которые исповедует масса, - верования, возносящие дух к самому источнику всякой достоверности и в то же время нисколько не противоречащие народным верованиям, а, напротив, их подкрепляющие; тогда и только тогда позволительно пренебрегать внешнею обрядностью, чтобы свободнее отдаваться более важным трудам. Но горе тому, кто иллюзии своего тщеславия или заблуждения своего ума принял бы за высшее просветление, которое будто бы освобождает его от общего закона!" Но ведь - действительно, горе. Вкратце Чаадаев, Петр Яковлевич, родился 27 мая 1794 года в Москве, крест-ными его были действительный тайный советник и кавалер граф Федор Андреевич Остерман (бывший одно время московским генерал-губернатором и сенатором, из Остерманов) и вдовствующая княгиня Наталия Ивановна Щербатова. Вскоре братья (Михаил родился чуть раньше, 24 октября 1792 года) оказались в селе Хрипунове Ардатов-ского уезда Нижегородской губернии, в родовом имении их отца, умершего, когда Петру не было и года. А в марте 1797 года умерла и мать, Наталья Михайловна Чаадаева, урожденная Щербатова. Согласно документам, наследники оказались владельцами имений во Владимирской и Нижегородских губерниях с 2718 душами обоего пола и дома в Москве. Жихарев добавляет, что имелся при том еще и денежный капитал размером примерно в миллион ассигнациями. Детей переняла тетка, княжна Анна Михайловна Щербатова. О ней и ее отношении к сиротам говорит известный эпизод. Находясь с племянниками у церкви, она услышала вопли подбегавшего слуги: "У нас несчастье!" (в доме начался пожар). "Какое ж может быть несча-стье? - удивилась тетка. - Дети оба со мной и здоровы". Жихарев, впрочем, пояснил, что тетка впопыхах не разобралась, про что именно ей толкует слуга, но что это меняет? С точки зрения последующей карьеры героя следует сказать, что фамилия братьев прослеживалась с "Бархатной книги", сообщавшей: "Чаадаевы. Выехали из Литвы. Название получили от одного из потомков выехавших и прозывавшегося Чаадай, но почему, неизвестно". Исходя из естественного предположения, что амбиции молодых людей не в последнюю очередь определяются предками, скажем, что Иван Иванович, прапрадед Ч.