Виктор Лихачев - Кто услышит коноплянку

- И мне тоже.

Глава семнадцатая

- Слушай, Кира, ты сдурел? - Галина на том конце провода гремела и бушевала. - Прости, конечно, но зачем тебе московской прописки лишаться? Нужны деньги - скажи, мы дадим. Нет проблемы. Ты слышишь меня?

- Слышу.

- Что - слышу? Ты пойми, дело не во мне. Ну хочешь уехать - сдавай квартиру, получай за это денежки. Продавать-то зачем?! Куда возвращаться будешь? Что ты молчишь?

- Я тебя слушаю.

- И что?

- Мне уже нет возврата. Прости. Я переживал, что... Короче, я рад.

- Чему?

- Что квартирный вопрос тебя не волнует. Помнишь, в одной книге написано, как он всех портит.

- Ты мне зубы не заговаривай. Делай с квартирой, что хочешь...

- Спасибо.

- Почему, ну почему ты не слышишь меня? Кира, ведь ты локти потом будешь кусать.

- Если достану.

- И голос такой спокойный. Слушай, может, ты в секту какую попал? Они тебя охмурили, да?

- Родная, при чем здесь секта? Просто я ухожу. А я слаб, понимаешь, надо налегке идти.

- Ты про какой уход говоришь, Кира? Ты правда сдурел, прости за грубость. Тоже мне Лев Толстой нашелся.

- Он уходил, а я возвращаюсь... Галин, если мне надо будет, я тебя найду. Хорошо? Всего доброго тебе.

- Кира, я...

- Пока, родная. Целую.

Неожиданно все быстро закружилось. Как и в случае с гаражом, Кирееву практически ничего не нужно было делать. Ему только пришлось сначала дождаться хорошей дельной мысли, а дальше все пошло как бы само собой. Михаил Прокофьевич вспомнил, что Алла Петрова, чьи деньги он нашел, говорила, будто ее муж занимается обменом и продажей квартир. Слава Богу, что в кармане куртки Киреев нашел бумагу с ее телефоном - Алла сама написала его. Тогда он взял ее телефон из вежливости, оказалось - пригодилось.

Алла ответила "нет проблем" и даже пообещала, что сама проследит, чтобы все было "в лучшем виде". Полюбопытствовала, в связи с чем он продает квартиру. Киреев коротко объяснил, что переезжает в Старгород.

Еще через день к нему пришли покупатели, мужчина и женщина кавказского вида. Женщина скромно стояла у порога, мужчина деловито осматривал квартиру. В какой-то момент Киреев почувствовал, что внутри у него растет раздражение. С одной стороны, было ощущение, что это его, Киреева, оценивает кавказец. С другой, он вдруг ощутил родство со своей маленькой, но такой уютной квартиркой, бывшей свидетельницей его счастливых и горьких минут. А может, права Галина: сдать квартиру - и получать за нее деньги? Киреев отогнал эти мысли. Уходя - уходи. После дня рождения Лизы, после разговора с девочкой он, возвратившись домой, вдруг в один момент, буквально в один момент - в этих словах нет преувеличения - решил не просто уехать из Москвы, а отправиться по России пешком. С какого-нибудь красивого места пойти к Старгороду. Вдоль речек, полевыми дорогами. Пойти по России, которую, оказывается, он не знал. Толпа в подземке, вереница машин на улицах, новости по телевизору - такая для него была Россия. В этот момент Киреев даже не думал о том, сможет ли он пройти пешком хотя бы пять километров, что будет делать, когда с ним случится приступ. Это было явное, очевидное сумасбродство, глупость, ребячество или блажь - называйте как хотите. Но мысль уже засела в голове Киреева крепконакрепко. И он не хотел отказываться от нее. Вот почему, когда во время осмотра квартиры покупателем у него неожиданно возникли сомнения, Киреев вспомнил Лизу, затем ее секрет. Правда, представить себя покойником ему труда не составило, а вот этого красавца и здоровяка - как-то не очень. Киреев вышел из комнаты и встретился взглядом с женщиной. Она ответила улыбкой, застенчивой и виноватой. Киреев подумал: интересно, а какой эта женщина была в детстве, скажем, в возрасте Лизы? И, неожиданно для себя, представил. Отчетливо и ясно. Большие карие глаза на смуглом личике, множество мелких косичек... И раздражение ушло, будто его и не было. Киреев, улыбнувшись, спросил:

- Откуда приехали?

- Из Шемаха.

- Шемахи? Это в Азербайджане, кажется? Женщина кивнула. Она была совсем молодая, муж мог сойти за ее отца.

- Не маловата для вас будет квартира?

- Пока денег мало. В Москве все дорого. Их разговор прервал кавказец. Он что-то сердито стал выговаривать своей жене, которая, не оправдываясь, опустила голову. Потом мужчина заговорил с Киреевым:

- Неплохой квартира, но дорогой. Уступишь?

- Нет, родной. Если дорого, зачем пришел? До свиданья.

- Зачем рассердился сразу? Не хочу - "до свиданья". Они обговорили детали. Назначили примерный день, когда Киреев освободит жилье. Покупатели ушли, а Киреев еще не мог понять, что он продал свою квартиру. Неожиданно ему пришло в голову, что совершенно забыл о мебели, посуде. Кирееву стало смешно. Месяца не прошло, как он готов был считать каждую копейку, а вот сейчас умудрился ни разу не вспомнить о своей утвари и прочих домашних вещах. "Надо же, я только сейчас понимаю, какой смысл азербайджанец вкладывал в слова "освободить жилье". Киреев думал, что ему достаточно будет отдать ключи от дома, взять рюкзак и уйти: "Надо будет позвонить сестре, а затем опять обратиться к Алле Ивановне. Она, даст Бог, поможет с перевозкой вещей".

Киреев продолжал смеяться, набирая номер Петровой. Но вдруг леденящий холод реальности охватил его всего. Туман, окутавший его мозги, иллюзии словно исчезли в один момент. Чувство одиночества, такое памятное в первые дни болезни и уже забытое, вернулось к нему. Откуда Киреев мог знать, что в этот самый момент в Москве еще один человек думал о нем. И чем больше думал, тем решительнее связывал с Михаилом Прокофьевичем свои чаяния и планы. А Кирееву оставалось ждать ночи - и нового сна, новой радости, новой надежды.

* * * Мой дом - моя крепость. Софья с полным правом могла так сказать о своей квартире. Но беспокойство за икону, да и за себя тоже, не проходило. С другой стороны, все чаще и чаще стал беспокоить эксперт-музейщик. Надо было предпринимать что-то решительное. Когда позвонила Алла и сообщила новости о том человеке, который нашел ее деньги, Софья выслушала их в пол-уха. Продает свою квартиру, уезжает куда-то в глубинку. Да мало ли вокруг чудаков? Чудак - он и в Африке чудак. Алла говорила о том, что внешний вид Михаила ей ужасно не понравился. Видно, болеет человек. Алка же просто добрая тетка, она когда-то и Петровича пригрела - тогда тоже бедного и больного. А сейчас этот Петрович зубки уже кажет. Но когда Алла сообщила, что этот человек уезжает жить в Старгород, равнодушие Софьи исчезло вмиг:

- Куда? В Старгород?

А ведь это идея! Эврика! Софья, как с ней бывало в минуты наивысшего довольства собой, отложила трубку в сторону и сделала в комнате "колесо". Вернувшись, продолжала слушать щебетание подруги, но ее мысли уже были далеко-далеко. "Старгород. Вот оно! Как же я раньше о тетушке-то не вспомнила? А чудак этот, оказывается, мой земляк. Ему я отдаю икону, он везет ее в Старгород. Затем я приглашаю для массажа или маникюра Юлечку, организую звонок и при ней расскажу, какая я добрая, как с одним человеком решила передать икону, ну, скажем, в монастырь. Поверит? А куда ей деваться, иконы дома уже не будет. А потом я Олю Кремер привезу к тетушке, и моя Вера Ивановна, как бы расчувствовавшись, "подарит" икону соотечественнице, волею судеб оказавшейся за границей. Можно сделать еще лучше. Пригласить Киреева и отдать ему икону при Юле, чтобы у нее... Нет, рискованно, рискованно. Но как все славно получается, как в кино: мы с этим Киреевым земляки. Может, он даже родителей знал. Тогда у Аллы я неожиданно для себя рванула вслед за Киреевым. Выходит, не напрасно. В нем было что-то такое... таинственное. Это всегда притягивает. Получается, родство душ? Или общая старгородская аура?"