Виктор Лихачев - Кто услышит коноплянку

- Мама, надо те деньги, что нам Софья Николаевна принесла, отдать.

- Кому отдать, дочка?

- Другим детям, кому нужнее.

- Что ты говоришь, Лиза? А как же операция? Вот мы этим летом окрепнем, Софья Николаевна обещала тебя в Германию повезти. Представляешь?

- Представляю, - как-то равнодушно сказала Лиза. - Но я... Ты только не огорчайся, мамуля, но... Я не доживу до осени...

Вы не представляете, девочки, что со мной сделалось. Она тихо так сказала, а во мне все будто оборвалось.

- Лиза, - говорю, - ты почему меня пугаешь? Не говори так больше. И с чего ты это себе в голову взяла?

- Мне сказали.

- Сказали? Кто?

Она ничего не ответила. Вот такие у нас дела. Ира замолчала, опустив голову. Наталья и Софья переглянулись. В это время из комнаты донеслось:

- Мамочка, кто к нам пришел?

Вечером никто ни словом не обмолвился, не спросил Лизу о ее утренних словах в разговоре с мамой. И сама девочка вела себя так, будто ничего не случилось. Она показала Софье и Наталье телеграммы. Смеху было предостаточно. Лиза достала карту, на ней разноцветными кружочками были отмечены те места, где побывал Киреев.

- Первая была вот эта, - Лиза протянула Соне телеграмму. Воронова прочитала: Жизнь прекрасна, право слово.

Я в восторге от Белева. Лихвин - словно в сказку двери.

Я люблю всех вас. Киреев.

- Правда, здорово? Потом пришла вот эта. Читайте, пожалуйста. Как вы там, бобры, здоровы?

Я уже прошел Волово. А сейчас, набравшись духа,

В городок иду Обухов.

- Ничего не понимаю. Сначала он почти в Калужскую область попал. Вот, смотрите. Лихвин - это же Чекалин. Так? Калуга совсем рядом. Затем он почему-то в Волово попадает. Старгород ведь левее. Наташа, посмотри сама. А Обухов - это же он уже к Липецкой области шагает. Он уже мог дойти до Старгорода.

- А если он просто тянет время? - тихо предположила Наталья.

- Зачем? - вопросом на вопрос ответила Софья.

- Может, прощается с чем-то. Или с кем-то. А может...

- Ничего вы не понимаете, - неожиданно вмешалась в их разговор Лиза. - Разве он в Старгород идет?

- А куда же еще? Лиза загадочно улыбнулась:

- К себе.

- Домой?

- К себе, - не сдавалась девочка.

- А разве его дом не в Старгороде?

Лиза молча протянула Софье, удивленно слушавшей диалог девочки и Натальи, еще один листок.

- Потом была эта телеграмма.

Софья послушно прочитала: Уже конец мая. В Ефремове я.

Как там поживает Бобровых семья?

- А два дня назад нам передали вот эту телеграмму: Как в дороге без сноровки?

Я в Дорожене с рассветом, А сегодня я в Сосновке

Интервью даю газете.

- И вот последняя, самая короткая. Я, правда, кружок не успела приклеить. Соня прочитала:

Ай да Миша, молодец, Он вчера пришел в Елец.

- Похоже, у него хорошее настроение, - по-врачебному кратко подвела итог Котеночкина.

- Я, признаюсь, в растерянности, - Вороновой было уже не до смеха. - Куда он идет? Вообще-то, там, где Киреев, - там здравого смысла искать не следует. Мистика сплошная. Он то знак ждет, то "видит" что-то. Ну куда он пошел? Елец - это уже Липецкая область. Он дальше от Старгорода, чем был три недели назад.

- А почему вы удивляетесь, что он "видит", тетя Соня? - спросила Лиза. - И вы тоже будете "видеть". И "слышать".

- А не отвести ли мне вас к психиатру? - вступила в разговор Наталья. - Сначала тебя, Лизок, а потом твоего друга бородатого. Они, видите ли, "видят", а другие, видите ли, нет. Я тоже кое-что вижу.

- Например?

- Что права тетя Соня. Один Бог знает, куда Киреев идет, хорошо, что хоть телеграммы шлет. Ты вот тоже маму пугаешь.

- Я не пугаю.

- Давай договоримся: все будет хорошо. Слышишь, девочка моя? Лиза опустила голову. Потом сказала чуть слышно:

- Хорошо. Я не буду спорить. Только деньги все равно отдайте.

Глава тридцатая

Он сначала считал дни своих странствий, отмечал в особом блокноте количество пройденных километров. Затем это ему просто стало неинтересно. Киреев не лукавил с собой, решив учиться заново многим вещам. Разумеется, нельзя начать жить с чистого листа. Но, поскольку ему нечем было гордиться в прошлой жизни, он не вспоминал о ней, оставив в памяти только дорогие имена да строки любимых стихов. Даже имя свое вспоминал все реже. В разговорах представлялся: "просто странник" или "прохожий". Раньше Михаил охотно строил планы, любил посвящать в них и знакомых, и малознакомых людей. Теперь же он понял: главное - итог, пока же идешь к нему - молчи! Раньше Киреев обожал первому встречному рассказывать о своей жизни, теперь он слушал других, предпочитая о себе помалкивать.

В начале пути он старательно записывал: пройдено 20 километров, пройдено 25... Через неделю Михаил сложил цифры, но, когда понял, что полученная сумма наполнила его гордостью, задумался: "Ну хорошо, прошел я 150 километров, что из этого? Как говорил мой дед, для бешеной собаки сорок верст - не крюк. Разве это главное?" И он не стал ничего считать. Просто шел. Каждый день, под синим звонким небом и под дождем, под солнцем и под луной, по шелку травяных ковров мая и по цветам июньских лугов. И произошло удивительное. Каждый отдельно взятый день пролетал незаметно, но два, три, пять дней, неделя, другая растягивались для Киреева в длинные месяцы. Это было поразительно. Ему казалось, что он вышел из Болхова очень давно, а на самом деле еще не прошло и месяца. Там, "в городе", как стал называть Москву сам Михаил, все было с точностью до наоборот. Трудовой день тянулся долго-долго, а недели, месяцы, дни летели как угорелые. Что-то начало меняться еще в Москве, но по-настоящему только в дороге Киреев сумел понять смысл выражения "относительность времени". Ему это очень понравилось. А где-то за Ефремовом, растроганный сердечностью приютивших его в дождливую ночь людей, он подарил хозяину дома свои часы. Жест получился символическим: Киреев словно переходил в безвременье, точнее, во вневременное пространство.

- А как же вы? - спросил Михаила хозяин дома.

- Мне они ни к чему, - честно ответил Киреев. Он, действительно, многому учился. Каждый день, каждую минуту проходила учеба. Только это не было зубрежкой прописных истин или грызением "гранита науки". В пору студенческой юности Киреев с друзьями любил шутить: "Только сдали экзамен - и все забыли". Сейчас никто не ставил Михаилу отметки. Все было будничней и проще: он должен был выжить в дороге и дойти, своими ногами дойти, до Старгорода. Кое-что ему советовали люди, многое Киреев брал из того, что видел вокруг себя. Запомнив, как шла лиса, которую он увидел в свою первую ночевку под открытым небом, Киреев по пять, а потом по десять минут утром и вечером дышал часто-часто через нос. Конечно, прежние знакомые подняли бы его на смех. Но, хотите верьте, хотите нет, обоняние его на самом деле значительно обострилось. Как, впрочем, и слух, для улучшения которого Киреев тоже использовал упражнения, подсмотренные им "у природы". Но легче всего было делать упражнения для глаз: когда Михаил шел по дороге, то время от времени переводил взгляд с ближних предметов на линию горизонта. И все. Но эффект получился неплохим. До многого Киреев доходил чисто интуитивно. Так, когда начались жаркие дни, его совсем замучила жажда. Только выпьет воды, а через десять минут пить еще больше хочется. Да еще все лицо и одежда становились мокрыми от пота. А потом пришло простое решение. Утром, встав, Михаил напивался, как говорится, "досыта". Пил только ключевую, родниковую или колодезную воду. Многие источники, встречавшиеся ему на пути, в народе считались святыми, как источник у могилы отца Егория. (Кстати, набранную там воду Киреев потратил очень быстро, в два-три дня: последнюю бутылку он отдал одной больной женщине в Одоеве.) Одним словом, проблем с водой не было. Весь день Михаил не пил ни грамма, а вечером вновь пил столько, сколько ему хотелось. И жажда отступала.