Эдуард Лимонов - On the wild side

Эдуард Лимонов

ON ТНЕ WILD SIDE

Его панк-дочурка говорила впоследствии: "Кожаную одежду и браслеты с шипами папаша стащил у меня". Я впервые встретил его за границей уже в кава-лерийских сапогах до колен, сшитых по заказу, в узких кожаных брюках, в кожаной же фуражке с привинченным к ней металлическим двуглавым орлом, в черной ру-башке и черной кожаной куртке. В холодную погоду наряд дополняло черное кожа-ное пальто до полу. От него всегда обильно и сладко пахло духами "Экипаж".

Так случилось, что неожиданно мы обменялись столицами. Он, спасаясь от французских налоговых инспекторов и в поисках нового рынка сбыта для своих картин, рисунков и литографий, переехал в Нью-Йорк. Я же, после 35 или более отказов в американских издательствах, сбежал в Париж, нашел себе французского издателя, потом еще одного, да так и прижился в Париже, лишь каждый год наез-жая в Нью-Йорк на несколько месяцев.

И вот он меня ждет. Он меня требует, этот кожаный человек, уже успевший отстроить себе новую жизнь в Нью-Йорке, подраться и помириться с "Ангелами Ада", вместе с бандой прихлебателей и нанятыми в усиление отряда гангстерами-ирландцами совершить налет на помещение своего бывшего галерейщика и, си-лой сняв картины со стен, увезти их в фургоне... Мой друг Алекс ожидает меня.

Об этом мне сообщил высоченного роста здоровенный, плечистый, пузатый кубанский казак -- один из адъютантов Алекса, мотнувшийся ко мне с другой сто-роны Грин-стрит в Сохо, я выходил из галереи. "Сам ждет тебя, -- объявил мне казак. -- Ты ведь сегодня приходишь к нам..." Казак был в татуировках, полу-голый. Несмотря на конец сентября, в Нью-Йорке было липко и жарко -остатки запавшего между небоскребов лета. Казака Алекс привез из Парижа.

Я не знал, что сегодня "прихожу к ним". Но, привыкший к стилю моего друга Алекса, я не стал возражать. Лет пятнадцать назад Алекс, намеревавшийся при-быть в Москву из родного города в русской провинции, заранее оповещал несколь-ких посвященных о своем прибытии особыми таинственными знаками. Письмом со стрелами, высланным за пару недель до приезда, зашифрованной телеграммой или даже, как утверждал художник Кабаков, надписями мелом на стенах во дворах домов на Сретенском бульваре и на асфальте у "Кировского" метро.

Я пообещал казаку, что приду, но не пришел в ту ночь в новую, стоящую, если я не ошибаюсь, несколько тысяч долларов ежемесячно мастерскую-лофт Алекса в Сохо, не прокатился в новом хромированном элевейторе, не прошелся по лакированным полам Алексовой, о двух этажах, студии-квартире. Я побоялся.

Говорили, что у него нет денег. Что у него хуевые дела и нет денег.

У меня никогда не было денег. У многих русских нет денег там -- в Ленин-градах и Москвах, и нет денег тут -- в Нью-Йорках и Парижах. Обожествляя в ос-новном успех, русские говорят о деньгах мало и, по сути дела, от отсутствия их страдают менее других наций. Но у Алекса всегда были деньги.

Алекс бил зеркала в ночных кабаре Парижа и вместо чеков оставлял на салфетках расписки. Однажды, как утверждает молва, в кабаре "Распутин" на Елисейских полях Алекс прокутил за ночь 50 тысяч франков. Мы Алексом горди-лись.

Он брал за свои картины очень дорого, и литографии его продавались на аукционах вместе с литографиями Шагала, Сальвадора Дали и Элеонор Фини. Но за десять лет художественной деятельности на территории Франции Алекс запру-дил это небольшое государство своими картинами и литографиями. Ему стало тесно на французской территории, и он, после нескольких предварительных визи-тов в Америку, наконец, дополнительно подгоняемый висевшими у него на хвосте французскими такс-чиновниками, загрузил в самолеты свою бронзу, рабочие сто-лы, свои любимые брик-а-бра, деревянную индийскую лошадь восемнадцатого ве-ка, размером с нормальную пони, и рванул в Нью-Йорк. Один воздушный перевоз его пожитков обошелся ему в десятки тысяч долларов...

Я не видел его два года. Моя подруга Леля -- маленькая блондинка тридца-ти лет, одиноко живущая без мужа в Ист-Вилледж, по секрету сказала мне, что единожды Алекс занимал у нее деньги на еду. У него не было денег, и он расши-вался. То, что он расшивался, было самое страшное.

Сколько я его знаю, Алекс был зашит. То есть под кожу на животе ему была вшита ампула, его десять или более лет лечили от запоев. Он мог не пить год, за-то потом вдруг напивался до бессознания. Однажды, утверждает молва, пьяный, он бросился на свою галерейщицу с ножом. Он бил, и его били. Пьяный, он душил, колол, рубил, по примеру своего папочки -- полковника кавалерии, и при этом все-гда выходил сухим из воды -- ни разу не сидел в тюрьме и остался жив даже при последнем своем подвиге -- в столкновении с "Ангелами Ада". Переметав в них содержимое целого бара, бутылка за бутылкой, он все же под прикрытием того же казака вскочил в такси и умчался...

В Нью-Йорке в этот раз я не мог найти себе места. Скорее всего я отвык в Европе от города мазохистов, от его буйных обитателей и теперь никак не мог по-пасть со всеми в ногу.

Некоторое время поебавшись с Лелей, я всегда с ней ебался, когда приез-жал в Нью-Йорк, я занятие это прекратил за полной ненадобностью, поскольку мы уже ебались даже не дружески, но как брат и сестра. Образовавшаяся за несколь-ко лет родственность превратила наш секс (во всяком случае мой) в шутку. В шут-ливую возню. Помыкавшись по Нью-Йорку, пожив в отеле, после того как сбежал от Лели (она любезно оставляла меня жить в ее апартменте...), я снял комнату у поэтессы Джоан Липшиц на Верхнем Вест-Сайде и засел за работу над новой кни-гой, сорок страниц которой я привез с собой из Парижа. Каждый вечер я выходил на Бродвей, оставляя за собой от четырех до десяти страниц нового романа. Но увы, мне еще предстояло убивать вечера.

Леля, которой нечего было делать после работы официанткой в ресторане, хотела со мной общаться, и ее подруга Элиз, она же -- Лиза, тоже хотела со мной общаться. Я спал с ними двумя, с Лелей и Элиз, или, если хотите, "они спали со мной обе", и почему же нам было и не пообщаться? В этот приезд, кроме Лели, я уже успел попасть в одну постель и с Элиз... Обстоятельства жизни Элиз, темной брюнетки моего роста, непрерывно менялись. В описываемый период она была рыжая, работала в галерее и жила в квартире румына, который, как она утвержда-ла, ее не ебал и находился в Гималаях, разыскивая там места для съемок будуще-го фильма о... снежном человеке йети.

Одну минутку, читатель, сейчас я соединю Лелю, Элиз и себя с Диким Алексом...

Проснувшись с Элиз в одной постели, я, естественно, потянулся к теплой пизде, как же иначе. Однако меня ожидал сюрприз. Ответив на мои поцелуи и предварительные действия своими поцелуями и предварительными действиями, Элиз, когда дело дошло до непосредственно полового акта, вдруг попросила меня подождать немного и, встав с постели, постель находилась на высокой антресоли, достала из одного из шкафчиков румына и принесла в постель, протянув мне роб-ко, что бы вы думали?.. Презерватив...