Семен Липкин - Картины и голоса

ВИКТОР ГУЛЕЦКИЙ. Душу он мне обжигает.

ВТОРОЙ ШТРАФНИК (с восхищением). Плевал на жизнь как баба на утюг.

ВИКТОР ГУЛЕЦКИЙ. Взять бы его.

ВТОРОЙ ШТРАФНИК. У нас другое задание/

ВИКТОР ГУЛЕЦКИЙ. Задание, задание. А не вредно было бы нам с тобой взять его.

ВТОРОЙ ШТРАФНИК. Ты за болтовню или за попытку самострела?

ВИКТОР ГУЛЕЦКИЙ. Убийство.

ВТОРОЙ ШТРАФНИК (с уважением). Иди ты.

ВИКТОР ГУЛЕЦКИЙ. Мы везли из Штатов военный груз. Порт доставки Мурманск. Я чистил ружье, не доглядел, оно выстрелило. Убил американского матроса. Все видели, что убил нечаянно, даже американцы подтвердили, что нечаянно, но комиссар давно ко мне придирался - и вот штрафной батальон морской пехоты.

ВТОРОЙ ШТРАФНИК. Почему тот комиссар к тебе придирался?

ВИКТОР ГУЛЕЦКИЙ (задумчиво). Я в партию не хотел вступать, а он меня все уговаривал, уговаривал. Надоел я ему. (С внезапным подозрением.) Ты-то за что? За болтовню? Или за драку на берегу?

ВТОРОЙ ШТРАФНИК. Изнасилование. Мы стояли на переформировании, приклеили дело. А у нас было с ней согласовано. Известно: сучка не схочет, кобель не вскочит. Ей шестнадцати еще не было... Слушай, баланду травят, доказывают, что, если геройство проявишь, через три месяца в прежнем звании восстановят. Я старший лейтенант, а ты?

ВИКТОР ГУЛЕЦКИЙ. Я же не был военнослужащим. Думаю, как штурману дальнего плавания, мне могли бы дать капитан-лейтенанта. А могли бы и не дать.

Внезапный, тяжелый гул набегает грозно и страшно с левого берега. "Катюша" выбрасывает свой драконовидный огонь ало-синего цвета. Он закрывает все небо. Земля дрожит, будто перекатываются волны суши. Когда огонь исчезает в себе самом, а это происходит не сразу, открывается глазам убитый немец.

ДИТРИХ ВАЛЬТЕР (кричит, в голосе плач). Неrr Оbеrst! Неrr Оbеrst!

ВИКТОР ГУЛЕЦКИЙ. Полковник, оказывается, был. Жаль, не взяли. И он, лопух, в живых бы остался, и нам бы подфартило. Шутка ли, полковник.

ВТОРОЙ ШТРАФНИК. Почем ты знаешь, что полковник?

ВИКТОР ГУЛЕЦКИЙ. Слышишь, как живой кричит: Неrr Оbеrst!

ВТОРОЙ ШТРАФНИК. Ты по-фрицевски понимаешь?

ВИКТОР ГУЛЕЦКИЙ (дурно произнося). Ай спик ол форен ленгвиджес.

Картина одиннадцатая

Поселок Средняя Ахтуба. Февраль 1943 года. Ночь под воскресенье - второе воскресенье после освобождения Сталинграда. Командование Волжской военной флотилии, как и другие части Сталинградского фронта, организовало в честь небывалой победы банкет. Пир происходит в просторной, хорошо, по-флотски оборудованной землянке, очень чистой, под несколькими накатами, с гладким деревянным полом. Здесь помещается штаб флотилии. Все другие, находя-щиеся поблизости землянки называются по-корабельному: салон, кают-компания, камбуз, гальюн и т. д. Краснофлотцы и старшины сейчас пируют в каютах, в камбузе. В салоне мебель почти роскошная, она перенесена туда с большого волжского пассажирского парохода. Салон слишком мал для такого количества приглашенных, в него перейдут только избранные, но попозже. Кресел и стульев на всех не хватает, те, кто помельче званием, устроились на табуретках, которые, тоже по-морскому, именуются банками. Во главе стола, как положено,- командующий флотилией и член Военного совета, справа - начальник штаба, слева - нача-льник политотдела, далее сидят офицеры, нисходящие по рангу, сотрудники штаба и полит-отдела, начальник особого отдела, командиры канонерских лодок, соединений бронекатеров, командир полка морской пехоты, главный врач флотилии, до войны гинеколог, редактор флотильской газеты. В конце стола, на доске, опирающейся на две табуретки, сидят самые младшие по званию и по должности: машинистки, пожилая и помоложе, и четыре старших лейтенанта, среди них - Илья Помирчий, военный переводчик. Стол обильный, много водки, даже для сидящих в самом конце на перекладине есть икра, правда, кетовая (а для командования - и зернистая, и красная). Расселись, как сказано, сообразно званию и должности, но есть одно бросающееся в глаза исключение: во главе стола, сбоку от командующего флотилией контр-адмирала Бережного, виднеется младший лейтенант медицинской службы Казя Яновская, смышленая золотоголовая русалочка, полька из Киева. Обычно она держится скромно, точнее - скромно-кокетливо, но она выпила лишнего и, обращаясь к командующему флотилией, называет его Ванюшкой: она любовница контр-адмирала. От нее многое зависит, например повышение в звании и боевые награды. Ее поведением явно не доволен полковник береговой службы Зарембо, член Военного совета. Он самый умный человек во флотилии, так, по крайней мере, считает Илья Помирчий, - может быть, потому, что Зарембо к нему хорошо относится, особенно это стало заметно с того дня, когда Помирчий заменил заболевшего старшего переводчика, работал при штабе фронта во время допроса Паулюса и так ловко и быстро переводил ответы фельдмаршала, что заслужил одобрения самого Еременки.

Казя Яновская, которая презирает и боится своего командующего, сладко чувствует, что у нее кружится голова, она думает о том, что, если начнутся танцы на свежем воздухе, она, в паре с Ильей Помирчим, сообщит ему завлекательным голосом, что он награжден орденом Красной Звезды, завтра он об этом узнает официально. Старший лейтенант ей нравится, ей кажется, что и она ему нравится, но он, ясное дело, опасается иметь любовь с пепеже самого командующего. Когда стало известно, что Помирчия похвалил Еременко, она, встретив Илью в землянке штаба (хотя сама в целом тоненькая, а медаль "За боевые заслуги" не висела, а лежала на ее кителе), спросила: "Мысли вы тоже умеете переводить?" - и двинулась дальше, обольщая. Есть ли у него девушка? Такие вежливые, интеллигентные всегда имеют подход и всегда умеют помалкивать. Надо попытаться, найти случай поговорить.

О чем размышляет Бережной? Это никому никогда не известно. Все понимают, что командую-щий Волжской военной флотилии надеется получить орден Ленина и звание вице-адмирала, но глаза его ничего не выражают, никогда ничего не выражают. Даже в детском условном рисунке лица, даже в манекене больше живости и разумения, чем в глазах Бережного. Видимо, это ценное свойство помогло ему сделать карьеру. В 1930 году он, рабфаковец, был направлен комсомоль-ской ячейкой на Балтику, стал краснофлотцем и за тринадцать без малого лет флотской службы дослужился до контр-адмирала. Катализатором процесса было сначала сталинское уничтожение прежних кадров, потом война.

Член Военного совета Зарембо не сработался с командующим. Обычно такую несработан-ность в руководстве многие объясняют властолюбием враждующих лиц, завистью, естественным у нас стремлением к доносительству друг на друга. Упрощают. Даже советским начальникам присущи обычные свойства людей. Члена Военного совета раздражает глупость командующего. Бывает глупость приятная, милая, податливая. Глупость Бережного тверда, как гранит, и неприс-тупна, как воздух. К тому же Зарембо заметил, что Бережной трусоват. Когда решили навестить, подбодрить моряков на правом берегу, где в развалинах домов притаились наши НП в городе, занятом немцами, Бережной вдруг, именно в ту, заранее назначенную ночь перехода простудился, пришлось Зарембо идти по волжскому льду без командующего.