Николай Гарин-Михайловский - Том 5. Воспоминания, сказки, пьесы, статьи

Князь, студент-белоподкладочник.

Алферьев, бедно одетый студент.

Санин, зять Беклемишева.

Дети Беклемишевых:

Аля — мальчик пяти лет, больной. Девочка — двух лет.

Прислуга, актеры, зрители.

Между первым и вторым действием проходит шесть месяцев. Между третьим и четвертым три месяца.

Богатая приемная в большом отделении при гостинице. Посреди накрытый стол. На столе самовар, кофейный прибор.

Лакей. В деревне рассказать, так и не поверят: «тыщи» летят… Это вот хоть понял, значит, человек, зачем он жить на землю пришел… Деньги есть — все возможно… Мужа побоку спустила, каждый день нового молодца… А уж нашему брату на водку никто во всей гостинице больше не дает.

Князь (входит, оглядывается угрюмо). Не выходила барыня?

Лакей. Спят.

Князь идет к дверям спальни и пробует отворить.

Босницкий входит и во время дальнейшей сцены присаживается к столу, наливает чашку кофе, пьет и ест.

Голос Рославлевой (из-за двери). Напрасно, дверь заперта.

Князь. Мне надо вам сказать всего два слова.

Голос Рославлевой (после паузы). Не пущу. Я до вечера никого не принимаю… Уходите.

Князь. Так? (Некоторое время ждет ответа, поворачивается и, увидев Босницкого, энергично плюет, потом мрачно здоровается с ним.)

Босницкий (невозмутимо) . Здравствуйте, не принимают так не принимают.

Князь (угрюмо вполголоса). А кто виноват? Надо было еще там с разными Беклемишевыми знакомить.

Босницкий (допивая кофе и вставая). Это все быстро кончится. (Смотрит на часы.) Ну-с, угодно партию на биллиарде? Так и быть, пять рублей заработаете.

Князь (нехотя). Вперед я ничего не дам.

Босницкий (весело) Хорошо, хорошо… Вот что… идите, я только два слова чиркну. А! Да бросьте вы вашу, ну, ей-богу, преглупую ревность… доказал, что я общественный человек… Я ей что-то такое напишу, от чего она сразу повеселеет. Ну, идите.

Босницкий (пишет). «Сыграйте первую партию с маркером, — через четверть часа приду». (Оставляет писать, лакею.) Отнесите эту записку князю… (Вынимает рубль.) Барыня выйдет — придите сказать: я буду в библиотеке или ресторане.

Лакей. Слушаю-с.

Голос Рославлевой. Павел!

Лакей. Что прикажете?

Голос Рославлевой. Кто-нибудь есть в столовой?

Босницкий быстро отходит к двери, делает энергичные жесты лакею.

Лакей. Никого нет-с.

Босницкий исчезает за дверью.

Рославлева (входит, идет к столу и садится, брезгливо.) Кто это пил? Фу, гадость… (Лакею.) Возьмите эту чашку.

Лакей берет чашку.

Не приходите больше.

Лакей. Слушаю-с. (Уходит.)

Рославлева с недовольным лицом наливает себе кофе, лениво и рассеянно пьет его, избалованно, по-детски разламывая печенье.

Босницкий (быстро входя, целует Рославлевой руку) — Ну, так и есть! Да вы знаете, несчастная, который уже час?

Рославлева (равнодушно). Для сегодня — это все равно.

Босницкий. Потому что Беклемишева не будет? (Протягивая нараспев.) А если я скажу, что Борис Павлович просил передать, что раздумал ехать к родным и сейчас приедет.

Рославлева (радостно). Приедет?!

Босницкий (сложив руки, смотрит и качает головой). Да понимаете ли вы, что я, я должен теперь чувствовать?

Рославлева (с злой и в то же время веселой интонацией). Не понимаю… (Ласково.) Голубчик, не сердитесь. Где вы его видели? Он не поедет к родным?.. Ах, я так, так счастлива…

Босницкий. Она счастлива… Я утешаю себя только тем, что она была так же счастлива, когда в свое время…

Рославлева (с наслаждением смеется, смотрит, не сводя глаз, с той же злой интонацией). Утешайтесь, утешайтесь…

Босницкий. Жестокая… И, главное, бесполезная жестокость: кто вас познакомил с Беклемишевым? Мог бы и не знакомить, если бы смотрел глазами остальных…

Рославлева. Ну, конечно! Вы самый умный человек, и остальные… Гм… гм… кхе… кхе… кхе…

Босницкий. Женская благодарность… Послушайте, Наталья Алексеевна, серьезно: это нехорошо… Ведь и мы, мужчины, умеем мстить…

Рославлева (протягивает ему руку, смущен-но). Ну, мир… Позвоните.

Босницкий (звонит). Ну-с, что ж вам еще сказать? Да… Зорин приедет благодарить вас… Князь внизу с маркером на биллиарде… Ну, а теперь я бегу?

Рославлева. Нет, оставайтесь… Помогите мне с Зориным… Я боюсь, — что я с ним буду говорить?

Босницкий. Во имя чего оставаться? Вы все-таки должны помнить, что если я слишком самолюбив, чтобы насильственно занимать чужое место, то тем менее желаю быть в роли зрителя…

Рославлева. Владислав Игнатьевич!

Босницкий, Вы, кажется, серьезно хотите играть в любовь? Оставьте: поверьте, ничего интересного нет. Какая там любовь, герой, когда вся стихия современного человечества — ложь, ложь русская, французская, китайская, — какое геройство во лжи? А бросьте вы эту ложь, и вы уже на дне; поверьте, в том искусство, тот только приспособлен, кто умеет скользить по жизни, не обманываясь ее глубинами. Там в глубинах дно, а на дне ил и зеленые раки.

Рославлева (с веселым ужасом зажимает уши). Я уже вижу это дно: боюсь!

Босницкий (нежно). И оставьте его ракам. (Понижая голос.) Вспомните лучше невыполненный долг старому, всегда преданному другу за юбилей, за знакомство с литераторами. (Целует ее.)

Рославлева (растерянно). Ну, хорошо, хорошо, довольно.

Лакей входит.

Рославлева (лакею). Убирайте.

Босницкий (смотрит озабоченно на часы, пожимает плечами). Хорошо… В таком случае я… тут в ресторане один мой знакомый… я сейчас его спроважу и приду. (Идет к двери.)

Рославлева (провожая его, уходит за ним, слегка бьет рукой об руку, растерянно). М-м-м…

Лакей убирает со стола. Уносит прибор.

Рославлева и князь входят.

Рославлева (быстро идя вперед, расстроенная, горячо, раздраженно). Ну, а я вам говорю, что не желаю, не желаю и не желаю…

Князь (идет за ней, говорит неприятным, наставительным тоном). Не понимаю… В таком случае через год вас понесут уже на кладбище.