Влас Дорошевич - Сцена

И Александр Андреевич умилялся:

— Берёшь в труппочку любовничка чистенького, брючки у него не порванные, сюртучок не закапанный, цилиндрик и на левую руку перчаточка. Душа радуется! 75 рублей в месяц ему дашь, — матери напишет, чтобы в поминание тебя записала! А удовольствия от него публике сколько угодно. Приятно такого молодого человека на сцене видеть. Многие даже купчих увозили. Вот тебе и 75 рублей!

И Александр Андреевич смотрел победоносно.

Словно хотел сказать:

— Вы, нынешние, по 1200 рублей, ну-тка!

— Теперь, помилуйте, батюшка вы мой, какой актёр пошёл? — жаловался он. — Не актёр, а магазин готового платья. «Я, — говорит, — меньше восьми сундуков с собой не вожу!» Он любовника играет, а на нём костюм 120 рублей стоит. Портному только и смотреть! А в моё-то время! Служил я в Малом, вдруг говорят: «Ты завтра Хлестакова играешь!» И воссиял, и обомлел. Карьера! А играть-то в чём? Хлестаков сам говорит: «пустил бы фрак, да жалко. Фрак от первого портного из Петербурга». А жалованья-то получал…

Я не помню в точности, сколько именно говорил А. А. Рассказов. Кажется, что-то около 7 рублей 33 коп. в месяц, «капельдинерский оклад».

— На что тут «фрак от первого портного» заведёшь? Что мне делать? Побежал я на Толкучку. В те поры хорошие портные, чтобы материала не портить, сначала, для примерок, из нанки костюмы шили. А потом уж дорогое сукно и кроили. «Нет ли, — спрашиваю, — пробочки?» Нанковые брючки и купил с костюмчиком за полтора целковых. Сшит-то у первого портного, — сразу видно. Что и требуется. А материал — кому дело? Так-с в нанковых брючках Хлестакова и сыграл. И успех имел, вызывали всем театром. А городничего играл Щепкин. С ним выходил кланяться… А нынешние в вигони играют, да и то подавай им английскую.

Он был анахронизмом.

Анахронизмом для нашего времени, когда за театром официально признают «государственное значение», когда театральный мир требует для себя того, чего не имеет даже печать, — особого, постоянного, твёрдого законодательства.

Александр Андреевич принадлежал к тому времени, когда актёру говорили:

— Переходи ко мне, я тебе пенковую трубку подарю.

Смотрел на себя, как на «увеселителя».

И как ни гордился своими великими сверстниками, но, когда говорил о себе, тона всегда держался какого-то извиняющегося.

Словно прощенья просил, что таким пустым, в сущности, делом занимается.

— Ибо что есть актёр?

Я любил старика, потому что он дал мне своей игрой много хороших вечеров.

И старик относился ко мне с расположением, потому что знал, что больше всего я люблю искусство, и что жизнь в моих глазах только модель для искусства.

В Нижнем Новгороде, на ярмарке, Александр Андреевич часто захаживал ко мне и беседовал по-приятельски и по душе.

Он служил тогда у Димитрия Афанасьевича Бельского.

— Помилуйте, батюшка вы мой, какие теперь антрепренёры пошли! — жаловался старик. — Горды стали! Горд, а сборов никаких. И актёр нынче горд. Все горды! Горд, а в бенефис три рубля сбора. Вот хоть бы взять Дмитрия Афанасьевича. Он человек хороший. Да нешто так театр держат? Помилуйте! Держит театр на ярмарке, — ни он к купцам, ни он по лавкам. Нешто так в наше-то время делалось? Смотреть жалко-с! А актёр?! Этакое жалованье получает, а чтоб об антрепренёре подумать, чтоб среди купцов знакомства завести, приятелей, — нет его. Уж я, знаете, вчуже встосковался. «Надо, — думаю, — человеку помочь!» По лавкам сегодня пошёл.

— Ну, и что же, Александр Андреевич?

Старый актёр посмотрел на меня торжествующе:

— Шесть лож да кресел штук пятнадцать!

Он рассмеялся довольно, радостно.

И гордо ткнул себя в грудь:

— Всё из-за меня-с! Ну-ка, пусть их молодые дорогие попробуют!.. Меня, слава Тебе, Господи, благодарю моего Создателя, по ярмарке знают. Многих я ещё купеческими детьми знавал. Теперь сами в хозяева вышли и меня, старика, не забывают. Надо как? Пришёл, про торговлю спросил, в делах участие высказал, о ценах потужил, прошлые времена вспомнил. Купцу это приятно. В палатке, над лавкой, наверху, посидел, водочки выпил. Говоришь: «Всё равно, будете покупателей угощать. Угостите их нашим театриком. Взяли бы ложу, кулёчек с собой. Коньячку, красненького, фруктов. В антрактах-то коньячку. Любо-дорого! И покупателю лестно и вам приятно, а нам — хлеб. Чем в трактире-то сидеть!» Купец и сдаётся: «Ладно!»

Александр Андреевич махнул рукой:

— Так нешто с нынешними можно? Горды! Сказал им, подал совет от чистого сердца, — посмотрели так, словно я их человека зарезать зову. «Театр — не кабак!» Тьфу! Словно если купец в антракте коньяку выпьет, так ты хорошо Гамлета играть не можешь! Он коньяк пьёт, а не ты. Купец после коньяку ещё расположеннее.

— И много знакомых обошли, Александр Андреевич?

— Да нынче после обедни три ряда обходил. Зайду: «Вот, мол, „Вокруг света в 80 дней“ для вашего удовольствия ставим. Расходы большие. Что одна обстановка стоит. Поддержите!» Ну, спрашивают: «А потешить, Александр Андреевич, обещаешь?» Только глазом мигнул, — они уж ржут. «Не извольте, мол, беспокоиться». Роли-то у меня там никакой нет. Английского судью какого-то, будь он трижды проклят, в одном акте играю. Только и слов у него: «Всё будет сделано по закону». Прямо, идол. Однако я так, батюшка, надеюсь эти слова произнести, чтоб купцов за весь вечер утешить И лестный аплодисмент вызову.

— Как же это так, Александр Андреевич? Одной фразой?

Он хитро и самодовольно прищурил глаз:

— Одной фразой-с! Интонацийку подберу! Тон дам. Так это самое «по закону» произнесу и жест сделаю, что сразу видно, что речь о «хапинзигевезене» идёт!

— Что вы, Александр Андреевич! Английские судьи не берут!

— Да ведь для купцов! Батюшка!

За кулисами во время репетиций актёры смеялись:

— Синичкин роль учит!

Александр Андреевич, запершись в уборной, на тысячу ладов пробовал произносить фразу:

— Всё будет сделано по закону.

И на спектакле произнёс её так, что весь театр заржал.

А с галёрки долго орали:

— Биц!

На следующий день Александр Андреевич явился ко мне сияющий и торжествующий:

— Присутствовали?

— Поздравляю, Александр Андреевич!

— Сегодня, батюшка вы мой, два балыка да икры паюсной самой лучшей да полцибика чаю от благодарных купцов прислали. Да один знакомый суконщик к себе звал, — на костюмчик драпу отрезать!

И он перечислял эти трофеи, словно полученные лавровые венки.

— Поздравляю, Александр Андреевич, поздравляю.

Александр Андреевич вскочил.

— Нет-с, благодарность какова! Рассказываю вчера режиссёру, как по лавкам звать купцов ходил. А он вместо того, чтоб «спасибо» сказать, скосил на меня морду, как середа на пятницу, и этак сквозь зубы: «Напрасно, — говорит, — Александр Андреевич, вы это делаете!» А? Купцы пришли, — и это напрасно! Хотел плюнуть, — еле удержался. Вот вам люди!