Михаил Салтыков-Щедрин - Том 10. Господа «ташкентцы». Дневник провинциала

По воле отца ставший прокурором, Миша Нагорнов завистливо заглядывался на доходы адвокатов, чья профессия кажется ему более выгодной.

Скрытый сарказм салтыковского очерка заключается в постоянно возникающем в нем сопоставлении этого адвокатского процветания с роскошью преуспевающих кокоток.

Мать и сын Нагорновы завидуют доходам и тех и других. А когда мать пробует уговорить мужа разрешить Мише пойти в адвокаты, он с досадой отвечает: «Вот дай срок умру, тогда хоть в черти-дьяволы, хоть в публичный дом его отдавай!»

Завершающий собой галерею «ташкентцев приготовительного класса» Порфирий Велентьев знаменует собой уже чисто буржуазное хищничество. С детства он возрастал «на самом лоне финансовых операций», производившихся, с одной стороны, отцом-чиновником, обкладывавшим своего рода налогом находившееся в его ведении «стадо откупщиков и винокуренных заводчиков», а с другой — матерью, которая «торговала мужиком».

Да и само появление будущего финансиста на свет происходит вроде бы в результате тяготения друг к другу не самих людей, а…капиталов, ими «представляемых». «Единственный амурный разговор между Велентьевым (отцом Порфирия. — А. Т. ) и княжною» похож скорее на щелканье счетов.

Шелестенье ассигнаций, таинственная суета в папашином кабинете и куда более откровенный процесс «прижимки» мужиков маменькой, энергическое выражение «хоть роди да подай», к которому любила прибегать Нина Ираклиевна, — все это уже создавало у ребенка своеобразный «вкус к финансам».

Мелькнувшие же в родном городе героя отдаленные родственники княжны — шулера и пройдохи братья Тамерланцевы — заронили в душу мальчика презрение к крохоборческому скопидомству родителей и мечту о фантастическом, внезапном, стремительном обогащении.

В детстве, присутствуя при материнских операциях, Порфиша от щелканья косточек на счетах «каждый раз вздрагивал, как будто в этом щелканье слышалась ему какая-то сухая, безапелляционная резолюция».

«Коротенькая» политэкономия, которой его обучали в том же заведении, где воспитывался и Персианов, устранила всякие докучные напоминания о «трепете действительной, конкретной жизни, с ее ликованиями и воплями, с ее сытостью и голодом, с ее излюбленными и обойденными».

Вместо этого Порфиша познакомился с отвлеченными от реальной жизни манипуляциями «спроса и предложения» биржевой игры, при которых наяву совершался «перл созидания» — «созидание из ничего», напоминавшее фокусы братьев Тамерланцевых, когда при слове «клац» в пустой руке обнаруживались золотые монеты.

Из всех «ташкентцев приготовительного класса» Порфирий Велентьев — самый опасный, представляющий собою наиболее разрушительные, паразитические тенденции капитализма. Недаром именно для него делает сатирик исключение, хотя бы вкратце осведомляя читателя о «ташкентском» подвиге Велентьева — проекте «беспошлинной двадцатилетней эксплуатации всех принадлежащих казне лесов для непременного оных, в течение двадцати лет, истребления».

Велентьев открывает в творчестве Салтыкова галерею «дельцов» нового, буржуазного типа — Разуваевых, Колупаевых, Деруновых. Именно к нему относится пророчество сатирика, заключающее книгу «Господа ташкентцы», о «реформаторе, который придет, старый храм разрушит, нового не возведет и, насоривши, исчезнет, чтоб дать место другому реформатору, который также придет, насорит и уйдет…».

Придет, насорит и уйдет — таково, по мысли писателя, еще одно видоизменение формулы «исторического зодчества», которым, вслед за дворянством, занялась и буржуазия.

Отклики критики на цикл «Господа ташкентцы» немногочисленны и не глубоки по содержанию. Они представляют собой, главным образом, пересказы произведения в целом или отдельных его частей. Из аналитических отзывов можно указать немногое.

Отмечая способность Салтыкова улавливать мельчайшие изменения в социальной структуре общества, критика подчеркивала злободневность явления, подмеченного и изображенного им под названием ташкентства. «Перед читателем проходит галерея живых и ярко очерченных сатириком-художником типов», — писал С. Герцо-Виноградский [742]. Того же мнения придерживался анонимный критик «Недели»: «В этих очерках мы имеем мастерски изложенную историю развития типа, который мог только народиться на почве современности» [743].

Либеральная критика признавала, что ташкентец является «реальнейшим типом», «лучшим из всех щедринских типов», но эта оценка нередко сопровождалась рассуждениями относительно расплывчатости и отсутствия определенных границ ташкентства, в результате чего Салтыков будто бы стал «валить в ташкентскую кучу решительно все, что ему под руку попадется» [744]. С такого рода суждениями не согласился автор статьи «Настоящие ташкентцы», подписанной инициалами П. Б. Он выступил против тех, кто не понимал, насколько реален тип «ташкентца», и кто считал, что Салтыков «обыкновенно очень долго играет все на одной и той же струне» и «что-то уж много развелось ташкентцев под плодовитым пером Щедрина». «Никогда еще литература не клеветала на свое общество», — доказывал этот критик, основываясь на книге Салтыкова [745].

Однако различные вариации упрека в беспредельном расширении границ ташкентского типа были довольно многочисленны и содержались как в статьях, посвященных отдельным главам журнальной публикации, так и в рецензиях на первое книжное издание «Господ ташкентцев» [746].

Полемизируя с критикой, стремившейся сузить идейно-художественный диапазон произведения и дискредитировать тип ташкентца, лишить его конкретного социального содержания, Салтыков в предисловии «От автора», предпосланном изд. 1873 , изложил свою точку зрения на сущность изображаемого им явления, характеризующего русскую жизнь 70-х годов и широко распространенного («…ежели бы я пошел еще далее в воспроизведении различных типов «ташкентства», то работе моей, пожалуй, не было бы конца…»).

Среди откликов, вызванных «Господами ташкентцами», должна быть названа статья «Г. Щедрин, побиваемый собственными друзьями», опубликованная без подписи и принадлежащая, как сейчас установлено, писателю Г. П. Данилевскому [747]. Газета «Русский мир» в это время находилась под сильным влиянием генерала Черняева, вскоре (с 1873 года) ставшего ее издателем. На ее страницах резкие, а подчас и бранные выступления против Салтыкова были не редкостью, и названная статья Г. П. Данилевского в этом отношении не составила исключения. Открытое нападение на Салтыкова, предпринятое ее автором, обусловлено не только реакционностью общественно-политической позиции газеты, но и враждебным отношением Г. П. Данилевского к сатирику, в 60-х годах неоднократно выступавшему с резкой критикой его литературной позиции (см. т. 5, стр. 334–337; 408–416). Поводом для статьи Г. П. Данилевского явилась вторая параллель «Ташкентцев приготовительного класса», в которой Салтыков на основе личных впечатлений дал сатирическую зарисовку быта и нравов московского дворянского института. Г. П. Данилевский, воспитанник этого же учебного заведения, выразив недовольство сатирическим его изображением и заверив читателя, что «ничего подобного рассказанному г. Щедриным ни в одной школе 40-х годов на Руси уже не было», основную часть своей статьи посвятил злобным нападкам на писателя, использовав для этой цели тщательно составленный монтаж из отзывов русской критики 60-х — начала 70-х годов, известных своей враждебностью и далекой от объективности оценкой творчества Салтыкова. Статья Данилевского по своему значению выходит за рамки обычного отклика на очередную главу щедринского цикла и представляет собою одно из наиболее враждебных Салтыкову выступлений о нем.