Михаил Салтыков-Щедрин - Том 12. В среде умеренности и аккуратности

Митрофаниевское кладбище — петербургское кладбище, расположенное в конце Большой Митрофаньевской дороги, ведущей от Обводного канала.

…напояющая оцтом и желчью …— Оцт ( оцет, церковнослав .) — уксус. По евангельской легенде, уксус, смешанный с желчью, дали пить Христу перед распятием (Матф., XXVII, 34).

…положить душу за други своя …— евангельское изречение (Иоанн, XV, 13).

Домовина — гроб.

…область ангельская резко отличалась от области аггельской . — По церковной терминологии, аггел — дух зла, противоположный духу добра и света — ангелу.

…был беден, как Ир . — Ир — персонаж «Одиссеи» Гомера, его имя — обозначение крайней нищеты.

Конечно, никто не считал, его « разбойником пера »… — Намек на кличку «разбойники печати и мошенники пера», данную газетой «Московские ведомости» либеральным газетчикам. Это наименование Салтыков полемически переадресовывал представителям реакционной прессы (см. «Письма к тетеньке», «Круглый год»).

Когда Мусин-Пушкин был назначен попечителем учебного округа, то многие цензора содрогались …— Граф М. К. Мусин-Пушкин, известный своим вспыльчивым и взбалмошным характером, состоял попечителем С.-Петербургского учебного округа с 1845 по 1856 г. В 1852 г. он запретил публикацию статей в похвалу Гоголю по случаю его смерти. За неподчинение этому запрету был отдан под арест, а затем сослан на жительство в орловское имение И. С. Тургенев.

«Верую во единого » — начальные слова православной молитвы («символа веры»).

Подчасок — караульный, назначавшийся на смену часовому в случае необходимости.

Будочник — низший полицейский чин, часовой, наблюдавший за порядком на улицах.

Квартальный надзиратель — полицейский чин, подчиненный частному приставу.

…лес проснулся …— цитата из стихотворения Фета «Я пришел к тебе с приветом…».

…г. Валентин Корш …— Журналист В. Ф. Корш, типичный представитель либерального оппортунизма, неоднократно высмеивался Салтыковым под именем Менандра Прелестнова (см. «Дневник провинциала в Петербурге», «Господа ташкентцы», «За рубежом», «Благонамеренные речи», «Помпадуры и помпадурши»).

Могиканы — здесь: последние представители отживающего течения. Название заимствовано из романа Фенимора Купера «Последний из могикан».

…уже мелькает чуть не фаланстер ( были же военные поселения !)… — О фаланстере (форме социалистического общежития в утопическом проекте Фурье) Салтыков писал Е. И. Утину 2 января 1881 г.: «Фурье был великим мыслителем, но от теории его остались только неумирающие общие положения, а прикладная часть оказалась более или менее несостоятельной». В этой «прикладной части», в организации фаланстера, Салтыкову виделись элементы «казарменности», которые позволили ему сатирически сближать идею фаланстера с реакционной практикой военных поселений. См. также т. 8 наст. изд., стр. 524.

Поверь, что лавры оппортюниста Гамбетты не дают Менандру спать ! — Салтыков крайне резко отзывался о политике Гамбетты, французского либерально-буржуазного деятеля, проповедовавшего идею «нерасторжимого союза работников с владеющим», то есть эксплуататоров с эксплуатируемым. Сопоставление Менандра с Гамбеттой подчеркивает отрицательное отношение писателя к «оппортунизму» либеральной журналистики.

…в самые горькие дни пленения вавилонского . — Имеется в виду библейское предание о пленении иудеев в Вавилоне.

В Аспазии она к нашему Периклу готовится . — Аспазия — афинская гетера, возлюбленная Перикла (V в. до н. э.), крупнейшего государственного деятеля Древней Греции, покровителя наук и искусств.

«Таинства мадридского двора » — лубочный роман из придворной жизни Г. Борна.

Покровительственная система — направление внешней торговой политики в интересах поощрения отечественной промышленности, при котором дешевые импортируемые товары облагаются таможенной пошлиной в таком размере, чтобы при ввозе в страну они не могли продаваться дешевле товара отечественного производства.

Старческое горе, или Непредвиденные последствия заблуждений ума *

Впервые — ОЗ , 1879, № 5 (вып. в свет 29 мая), стр. 213–256.

Рукописный материал представлен черновой рукописью ранней редакции глав 1 и 2 (начало, от слов: «Про Каширина все говорили» до слов: «…служил самым прочным основанием заведенных им связей») с первоначальным (зачеркнутым) заглавием «Старческий грех» [279].

Черновая рукопись представляет собой более сжатую редакцию, но имеет и некоторые варианты, не вошедшие при переработке в окончательный текст рассказа. Приводим наиболее существенные из них:

Стр. 431. Абзац «В университете…»: Вместо: «ведомство Предвкушения свобод»:

ведомство государственных имуществ.

Вместо: «ведомство Плаваний и Внезапных открытий»:

морское ведомство.

Вместо: «ведомство Дивидендов и раздач»:

цензурное ведомство.

Стр. 438. Вместо: «Выше было сказано, что Каширин был либерал»:

Я сказал выше, что Каширин, как ученик и друг Грановского, был либерал.

Отличия текста рассказа изд. 1881 от текста «Отечественных записок» за одним исключением незначительны. Это исключение следующее:

Стр. 431. Абзац «Воспитание Филип Филипыч…». Вместо: «подаренный Гарибальди одному из его друзей, а от последнего перешедший к нему» — в «Отечественных записках» было:

подаренный ему Гарибальди.

Как видно из приведенных вариантов, рукопись раскрывает некоторые зашифрованные в окончательном тексте места (указываются, например, настоящие названия либеральных министерств 40-х и 50-х годов, в которых Каширин начал свою карьеру), более резко подчеркивает контраст между либеральным прошлым Каширина (был не только учеником, но и другом Грановского, получил в подарок платок от самого Гарибальди) и его дальнейшей идейной деградацией (по первоначальной редакции — кончил службой в цензурном ведомстве, в окончательной редакции цензурное ведомство заменено ведомством «Дивидендов и раздач», то есть Министерством финансов, которое в конце 60-х годов стало оплотом бюрократического либерализма).

Вследствие замен идейная эволюция Каширина, центрального персонажа рассказа, выступает в окончательном тексте менее резко. В молодости, слушая лекции Грановского и находясь в некоторой близости к литературному кружку Белинского, он приобрел вкус к изящному и утвердился в намерении идти по стезе честности и благородства. На переходе от реформаторского к реакционному курсу даже такой либерализм, к тому же с годами повыветрившийся, стал казаться подозрительным. Отстраненный от службы, Каширин погружается в «мир обманутых надежд и упований», оказывается «в полном и безнадежном отчуждении», превращается в прихлебателя и, наконец, доживает свои дни в провинции всеми забытый.