Павел Лукницкий - Acumiana, Встречи с Анной Ахматовой (Том 2, 1926-27 годы)

Маня, вероятно, придет завтра (после моего сегодняшнего визита к ней). Решено (я и Пунин настаивали), что АА завтра откажет ей. Но АА отказать кому-либо - всегда мучительно. Какая-то совестливость необычная, уже, что ли; как-то здесь отсутствует твердость - мягкость характера стесняет АА. АА стесняется.

Прощаясь со мной вечером, АА сконфуженно как-то спрашивала меня: что же завтра сказать Мане?

Были с Пуниным на Волковом кладбище (сели в трамвай на углу Литейного и Невского, отделившись от процессии, и приехали раньше), пошли на могилу отца. Потом - была на похоронах Волынского. Очень опечалена скудостью похорон. Весь вечер потом вспоминала и говорила о том, как бедно, как плохо его хоронили, какие были скверные и неуместные речи на кладбище. Удел ученых и писателей.

Вечером была у Соломиной (шведки) - долго. Там были разные люди преподаватели. Один был у Бенуа и рассказывал, как Бенуа ругает все, что увидел здесь после возвращения из-за границы. АА мне сказала: "Это, конечно, правильно, здесь все очень изменилось, но и Бенуа сам тоже изменился. В прежнее время за границей он, эстет и специалист, разве увидел бы какую-нибудь забегаловку многоместную, обратил бы на нее внимание? Конечно, нет. А теперь обращает, потому что это вызывает в нем воспоминания всякие".

9.07.1926

Вечером была у меня. С ней вместе вошел Шлом, пришедший к папе. Сидела у меня - читала "Поэтическое хозяйство Пушкина" - Ходасевича.

Перелистав, сразу же заметила несколько примеров незнания Ходасевичем источников Пушкина: например, Ходасевич группирует местоимение "моя" в приложении к стране: "Под небом Африки моей" и пр. Одно из них - в связи с Батюшковым, который подробно объясняет, что... mia - с итальянского (уточнить), привела несколько примеров. Если бы Ходасевич совсем не затрагивал источников, считал, что его тема - другая, то он не показал бы своей неосведомленности. Но он, например, с большим самодовольством подает "Волшебный фонарь" Державина и упоминает и еще случаи влияния, которые знает.

АА не понимает, почему так ругали эту книжку. Книжка - ценная во всяком случае, несмотря на все свои недостатки (обесценивает ее только глава о "Русалке", совершенно ошибочная и с фантазированием).

Во всяком случае - это точная наука, не рассуждения вроде "тип Татьяны как русской женщины" или Айхенвальд.

Книга довольно небрежно сделана, но оправданием этому может служить и то, что она писалась в тяжкий год, что не было под рукой исчерпывающих материалов и пр.

Ходасевич - умный и тонкий человек.

О поэтах.

АА ставит резкую грань между одержимым "священным безумием" Мандельштамом и Ходасевичем, желчность и болезненность которого повлияла и на его психику.

АА вернулась домой и пообедала. Легла спать. Уже совсем засыпала, вдруг вспомнила какую-то строчку, нужную для работы. Стала вспоминать, чья она. Встала, подошла к столу, нашла ее в книге. И уже разработалась и не спала.

АА говорила о своей "вдоль лебяжьего канала" работе. Хочет сделать большой и довольно полный конспект, куда войдут влияния на Пушкина и Шенье, и Батюшкова, и Державина, и Le Brun'a. Впереди - ляжет подсчет александрийских стихов. Конспект этот в части Пушкин - Шенье АА хочет показать Щеголеву (это его тема).

Говорила, что сочла бы себя "мнительной" или "тронутой", если бы все новые находки в области Пушкина - Шенье ложились бы на все новые и новые стихи, захватывали бы все большее количество стихотворений Пушкина. Тогда работа бы расползалась, и было бы ясно, что в основе работы лежит неправильность какая-то, происходящая от "мнительности" в смысле нахождения влияний. Но у АА получается иначе: все новые находки ложатся на те же стихотворения, в которых уже было найдено много. Работа как-то углубляется, исчерпывается, утончается. И каждая новая находка подтверждает что-нибудь от найденного раньше.

АА сегодня, читая Державина, "нашла" превосходное, великолепное стихотворение (очень ей понравилось и - между прочим - ритм) Суворову (второй том).

Пришла ко мне в 8 1/2, потом пили чай в столовой, где были папа, мама и Шлом. Говорила с папой об архитектуре (с горечью заметила, что сегодня ночью украдены бронзов. (...) с решетки Летнего сада), говорили о Кавказе, о преподавании и конкурсных экзаменах, только что введенных, но уже, кажется, аннулированных всякими ограничениями и разъяснениями, и о пр.

После чая пошла опять ко мне. Звонила Пунину (он просил у нее три рубля в долг, а АА забыла дать).

Вышли вдвоем в 10 1/2, пошли на Литейный в Шереметевский дом. Я зашел к Пунину, передал ему три рубля, а АА подождала меня на Литейном. Пунин устал, и у него сидел Боричевский (он заходил к АА сегодня, но не застал ее, к счастью). С Литейного я с АА пошли в Мраморный дворец - по Фонтанке, мимо Летнего сада и по Лебяжьей канавке. В Мраморном дворце АА сразу же села за Шенье и "Поэтическое хозяйство", я поставил чай. Сидели, разговаривали о Шенье, и о работе, и обо всем. Неожиданно уже после 11 1/2 постучал Пунин ревнивый, мрачный, злой и молчащий.

Я ушел, а он устраивал "бурю". С чего это сегодня?

Сегодня утром к АА явилась Маня. АА ей сказала, но та, по-видимому, готова была к этому и нисколько не огорчилась.

АА, сидя у меня, со смехом оторвавшись от книги, сказала - умышленно грубо: "Здорово я краду у Пушкина!" - и прочитала мне строки из "Мне дали имя при крещеньи - Анна..." - и до "И часто, стоя в голубой воде...", до "Вдали поет о вечере разлук!" - и вслед за тем соответствующие строки Пушкина.

Я показал АА "Вечер" и "Четки". "Четки" (этот экземпляр) писала для себя, и второе издание вышло не по этому экземпляру, потому что потом АА кое-что переменила. Из этого вырезано несколько страничек. Они были на выставке. АА одну видела.

Вчера АА (или позавчера) узнала, что обеспечение Кубу у нее отберут с октября. Шилейко тоже не будет, наверно, давать на Тапа и на квартиру. С чем же АА останется?

Давно - месяц или два тому назад - ей прислали предложение пойти на врачебно-контрольную комиссию, которая признала бы ее нетрудоспособной, и ей Кубу назначило бы пенсию. К ней по этому делу ходила Замятина, но АА не пошла на комиссию. Теперь и пошла бы, но считает, что ее сейчас не признают нетрудоспособной (другое дело - зимой, когда она совершенно больна.) А сейчас она себя сравнительно хорошо чувствует.

Лето вообще она значительно легче переносит теперь, чем зиму.

Внешние неприятности: Маня, Шилейко, обеспечение Кубу, Тап, квартирный вопрос (а теперь - с увеличением квартирной платы и с долженствующим случиться приездом женатого Шилейки - он особенно обостряется), и т. д., и т. д. Но они ничто - по сравнению с внутренними, гложущими ее. "Каша": Пунин - А. Е. Пунина, Николай Константинович, Шилейко, Вера (его новая жена), отец А. Е. Пуниной, я, литературные, мысли о России - и тысячи других.