Сергей Лукницкий - Не циничные рассказы

Но зато приезжий вдруг сник и упал прямо посреди комнаты, силы оставили его.

Это происшествие было, пожалуй, самым неприятным в жизни Антона. А потом опять все пошло по-старому. А может быть, так, да не так: что-то переменилось в хозяине. Стал он каким-то нервным, много раз переспрашивал "Кто там?", когда слышал стук в дверь, пугался телефона. Кормить кота он, однако, не забывал. А потом Антон заметил, что больше всего боялся хозяин именно того приезжего, который ночевал у них.

И невдомек было мохнатому зверю, что хозяин оттого боялся, что был вором, а приезжий - следователем.

Прошло еще время. И настал несчастный день, когда хозяин дрожащей рукой погладил кота и вышел вон из избы. Больше его Антон не видел. Услышал только на улице голос этого самого приезжего и понял: пришла беда.

А потом какие-то люди появились в избе, пересчитали все, что там было, дали, правда, кое-что забрать дочери. Кот думал, возьмут и его, испугался и спрятался под печь. Может, и зря он так сделал: дочь его не заметила, а он надумал выбраться из-под печи, когда она уже ушла. А тем, другим, кто описывал имущество, - им все равно было. Кот мешал, они попросту выбросили его на улицу.

Теперь Антона некому было кормить, он побирался по деревне, выпрашивал у ненавистных и презираемых некогда собак подаяния, а они большей частью только ворчали на него.

Быть может, впервые по-настоящему он почувствовал горечь бытия, когда возвратился домой и увидел, что заколочена входная дверь его бывшего дома. Он постоял, потом проник в избу через разбитое окно. В ней было холоднее, чем на улице. Он не поверил своим ощущениям, прыгнул на печь, ласкавшую его прежде своим теплом. И в ужасе спрыгнул на пол: печь была холоднее льда. Хотя на дворе уже кончалась весна. Тревожно замяукав, кот Антон огляделся: в избе не было мебели.

Он выскочил на улицу. И пошел куда глаза глядят. И вдруг вспомнил детство. И у него заболела раненная в детстве лапа. И от этого, может быть, или от чего другого, но вдруг странный запах остановил его. Запах доносился из избы. Дверь была приоткрыта. Он осмелел и вошел. Увидев большую комнату со стеклянными столами и стенами, за которыми лежали какие-то белые маленькие коробки, стояли пузырьки.

Антон пошел на знакомый запах валерьянки. За одним из стеклянных столов он нашел эту пахучую жидкость и от голода, холода и обиды принялся жадно лакать ее. Краешком глаза он видел, как к нему подходит женщина во всем белом, но оторваться уже не мог.

Он не помнил, как очутился на улице. Все плыло перед глазами. Потом медленно пошел туда, где надеялся отогреться и поесть, - к дочери хозяина. Но дверь была заперта, а возле дома выла собака. Увидев Антона, она облаяла его и прогнала. Он заплакал и решил умереть. Умереть, даже если это будет больно. Он думал, как это сделать, и решил броситься в пасть какого-нибудь страшного зверя. Таким зверем он считал машину.

Отчаявшись дождаться на деревенской улице автомобиля, он услышал в конце концов рокот мотора. Сделал прыжок - и потерял сознание.

- Куда же тебя, котяра, несет, - услышал он голос и с удивлением на секунду очнулся. Его держал на руках тот самый приезжий.

- Послушай, - продолжал он, - а не тебе ли я жизнью обязан?

- Точно, Антон это, - раздался голос с заднего сиденья.

На заднем сиденье между двух молчавших, в серых шинелях с погонами, людей, сидел хозяин Антона. Их глаза встретились. Но Антон сделал вид, что он очень болен и поэтому не понимает, что его хозяин арестован. Он отвернулся. И больше уже никогда его не видел.

- Ну ладно, долг платежом красен, - сказал следователь, - поедешь жить ко мне. - И он погладил кота. - Но сперва в больницу.

- Да выбрось ты его, Николай Константинович, - сказал один из милиционеров.

Но Нестеров кота не выбросил. Он вылез из машины, взял с собой кота, у которого оказался ободранным живот, и пошел ловить попутку. Он не хотел задерживать правосудие.

Шел дождь. На трассе показалась красная "Нива"...

Антон стал жить в семье Николая Константиновича.

Кормили его хорошо, баловали. Кошек в райцентре было, правда, меньше, чем в деревне, но зато все они были городские и потому интеллигентные.

Валерьянку Антон больше не пил: не с чего было - на пансионе у юриста второго класса жилось ему беззаботно...

- Вы когда об этом писать рассказ будете, - попросил меня Николай Константинович, - как-нибудь дайте в конце резюме, что кот потому попал под машину, что был пьяным. А еще скажите, что пора заменить в деревнях угарные печи на паровое отопление.

Я искренне ему это обещал.

С Нестеровым все в порядке, он теперь служит в ФСБ в чине генерала, советую прочитать в моей интерпретации о его дальнейшей судьбе. Из повести "Это потому, что ты..." вы многое узнаете. Прототип его - Юрий Решетник человек весьма достойный. В дни его шестидесятилетия я желаю ему счастья...

ЦЕРКОВЬ Н. ОСВОБОДИТЕЛЯ

В журналистском блокноте всегда собираются факты, которые не войдут в статью или очерк, но при этом именно они стимулируют журналиста, заставляют его перо не сбиваться с пути, по которому катится, как под уклон, все быстрей и быстрей задуманный материал. А есть факты, которые не удается никогда проверить, и только нечаянный случай может иногда представиться, и тогда полузабытая строка из блокнота оживет и за ней откроется то, о чем стоит писать.

В каком-то справочнике-путеводителе, прекрасно изданном неким совместным наше-ихнем издательством, была дана фотография церкви. Я не профессиональный знаток искусства и мало что понимаю в зодчестве, меня привлек не столько внешний ее вид, сколько подпись под снимком: "Церковь Н. Освободителя".

Быть может, я забыл бы и про этот снимок, и про путеводитель, но навязчивая идея засела в голове: что значит "Н"? Николай Чудотворец? Или Николай Угодник? Или... вместо "Н" должно быть "Х", а вместо "Освободитель" - "Спаситель"? Во всяком случае, эту строку я выписал. А буквально на днях попалось на глаза еще одно фото, а на нем - та же самая, но разбитая в годы войны церковь, сквозь пробоины которой проглядывал подорванный немецкий танк. Под фотографией стояла фамилия автора снимка.

Сержант Никита Бакалдин, хотя и командовал отделением, по сути своей был человеком гражданским. И работал до войны в большом краеведческом музее. Работа у него была, прямо скажем, не творческая - шофер, но не простой шофер; приходилось Бакалдину возить картины и гобелены, скульптуры и витражи. Постоянное общение с предметами искусства обогатило душу шофера. Он узнал им цену и наравне с другими сотрудниками того же музея, профессорами и искусствоведами, научился беречь как зеницу ока любое произведение, созданное людьми.

Сержант Никита Бакалдин, хотя и командовал отделением, всякий раз, когда с боями брали занятые немцами города, в свободные от боев минуты со своим отделением собирал уцелевшие музейные ценности и сдавал их под расписку в военную комендатуру города. Отделение жаловалось на сержанта Бакалдина замполиту роты: замучил, дескать, сержант искусством, и неизвестно еще - будем ли живы, а командир отделения о музеях мечтает. Впрочем, так думали не все, - были и такие, кто понимал, что война войной, а командир все-таки поступает верно.