Виктор Лысенков - Палата No 7

Иван Федорович побледнел: "И вы подписали письмо?" - Успокойтесь. Подписал. Или вы хотели, чтобы не подписал и оттарабанил пятнадцать лет вместе с вами? Или как ваш учитель, сдох в тюрьме?" - Умер"... - "Что?" "Умер". - "Ну, умер. Все один черт!"- "Это же безнравственно, Петр Апполинарьевич!"

Иванов махнул рукой: "Опять вы с вашей ерундистикой". Он по- смотрел на Монахова как на недотепу: "В то время я лично тоже не верил ни в какого Вавилова и ни в какую генетику. Для меня это была буржуазная наука. Я был искренен". - "Но позвольте, Петр Апполинарьевич, если я с вашей точки зрения ошибался, почему вы и ваши... он запнулся, как назвать тех, подписавших письмо - коллеги по взглядам так нетерпимы к чужим идеям в науке? Даже - к ошибкам? Неужели под это дело надо подводить политику? Разве я выступал против Советской власти? или против Сталина? Которого, поймите меня правильно, по наивности тогда обожал. И потом. Мне ваши опыты казались неверными. Методика ошибочной. Ноя никуда на вас не писал.

Иванов встал, взял свою трость - грузный и величественный, он ходил с нею не только для форса, но и для поддержки крупного тела, - и подошел к окну: "Вот видите море. Белые буруны. Сегодня баллов восемь. Идет корабль. Капитан знает, как вести его, знает курс. А представьте, если все начнут выступать с теориями о кораблевождении? - Конец кораблю".

Иван Федорович чувствовал, что от существа спора хотят отгородиться какими-то высокими построениями. Он заметил: "Вы некорректно ведете спор. Я же сказал - я тоже верил Сталину. И не собирался выступать с критикой каких-то его концепций. Тем более - выступать против Советской власти, так как, простите, не хуже вас понимал и понимаю, что альтернативы этой системе нет. Я же в науке работал, в селекции, что само собой подразумевает использование различных методик, основанных на разных теориях. Только практика может дать ответ, какой путь верный. И не учитывать самые последние теории - пусть "ихние" - ограниченность". - "Ну и тирада! Какой патриотизм! Выступал - не выступал, верил - не верил! Альтернатива! Да вы понимаете, вы на деле, подчеркиваю, на деле были против тех, кому в науке верил и доверял Сталин. На де-ле. Значит, шли против его курса. Надо было помолчать!" - "До пятьдесят третьего?" - "Хотя бы". - "Но разве вы, ученый человек, не знаете, что (чего?) стоило нам молчание многих?" - "Знаю. Кто не молчал, вылетел с орбиты, как и вы. И практически ничего не добились". - "Как, не добился? Вы-то отлично знаете - МД-15 мой сорт!" - "Ну, это еще надо доказать!" - "Но вы-то, вы-то внутри себя, в душе! - знаете, что это - мой сорт!

Иванов крутанул по полу тростью, потом жестко поставил и налег на нее: "Душа! Душа! Мистика все. К стенке поставили - и душа вон. Это вы еще дешево отделались. И давайте посоображаем (как к ребенку, отметил Иван Федорович). Если МД-15 даже ваш сорт, представьте, я не подписываю того письма и в обнимку с вами еду на Колыму или в Магадан. Что с сортом? Где так нужный стране сорт хлопчатника? Молчите? Или мне надо было сказать, что вот - я посеял семена Монахова - посмотрите, какая кустистость, какое волокно, сколько коробочек и какой это устойчивый к разным болезням сорт, особенно к вилту. И - поехать за вами? Да если бы сам нарком увидел результаты вашего труда, он бы приказал все уничтожить и молчать. Потому, что в то время по теориям, которые вы исповедовали, не могло ничего путного быть. Вам ясно? Меня вы обвинили в мистификации, что я посеял хлопчатник и вырастил по нашей, передовой технологии, и ею прикрываю ваши дурацкие буржуазные, вредные для нас идеи... Знаете, сколько народу взяли и в следующем году, и позже? И большинство - не вернулись". - "Но

кто вам мешал после моего возвращения признать, что вы поступили благородно - спасли сорт? Вы были бы героем". - "Но, во-первых, Иван Федорович, надо доказать, как я вам говорил, что МД-15- ваш сорт. А во-вторых, - он дал мне звание, награды, я стал академиком. Это что - все снять и передать вам? И в каком году? В пятьдесят шестом, когда вас реабилитировали? И в сорок девять уже по вашей генетике начинать все сначала? Вы что, не понимаете, что в других республиках не сидели сложа руки и с тридцатых годов вывели немало приличных сортов - бери и районируй!". Иванов сделал пару шагов по комнате и чуть тише добавил: "Хорошо хоть, что МД-15 оказался таким устойчивы - сорок лет в эксплуатации и не деградирует". - "Спасибо вам большое за это. И за помощь, которую вы мне оказали". "Ладно острить. Вы, скажу откровенно, глупо себя вели и когда вернулись! На кой черт вы приперлись тогда ко мне? Еще ведь ничего не было ясно! Вы могли так подвести меня! Устроились бы на какую-нибудь работу, переждали... Хорошо, что я, простите, сказал товарищам, что вы просто глупый, недалекий человек". - "Да как вы могли сказать такое! С меня же сняли все обвинения! И я пришел к вам как к главному специалисту, который знал меня как селекционера". - "Проповедовавшего чужие нам идеи" - отсек Иванов.

Между тем настал час процедур, и, как всегда, первым пригласили Иванова - на осмотр, на массаж, на душ. Монахов вышел из корпуса, и, осторожно шагая по новомодным плитам, с широкими зазорами между ними (поставь неосторожно ногу на край, особенно в таком возрасте - свихнешь, а то и сломаешь. Зато архитектору трава между плитами напоминает, наверное, Парфенон, и он, этот архитектор, таким образом чувствует свою причастность к гениальным трагедиям Эллады). Иван Федорович часто видел нелепые нововведения, знакомился в прессе с абсурдными проектами, и ему казалось, все это стало возможным потому, что он провел в заключении долгие пятнадцать лет. Наверное, одни научились молчать, а более наглые все проталкивать под прикрытием идей о всеобщем благе, а самим захватывать кресла, звания, награды... И что самое ужасное - они чувствуют себя правыми, абсолютно правыми, как и Иванов. Ну, хоть бы раз где-нибудь: в газете, в журнале, на радио, по телевидению, кто-нибудь из этих творцов-борцов сказал, после того, как осуществление проекта привело к печальным последствиям: "Простите, люди добрые, мне стыдно за то, что я создал такой бездарный проект, а по нему построили ужасный дом, плохой завод, освоили земли, которые не дают урожая". И много чего. Не признают. Везде - коллектив. Найди виноватого! Вот премии и ордена получать - всегда есть конкретные люди.

О дополнительных услугах, связанных с массажем, Иванов завел речь - еще раз: "Стоить это будет недорого - можно просто купить коробку хороших конфет. Иван Федорович сразу представил себе:

а что если каждому из двухсот семидесяти лечащихся здесь нужна какая-то дополнительная услуга (а она обычно бывает нужна) и каждый купит только по коробке конфет? Ну, пусть массажистка за этот самый общеукрепляющий дополнительно. Человек двадцать она может обслужить - не каждый же день этот массаж. Прикинем. Двадцать коробок по десятке - недурно. Врачи, видимо, имеют не только конфеты. Вот почему все такие улыбчивые и милые. Потом Монахов из любопытства заглянул в буфет. В этом престижном санатории лежали коробки и по десять, и по тринадцать, и даже по восемнадцать рублей.