Михаил Кузмин - Том 2. Проза 1912-1915

Лаврик не особенно охотно шел к Царевским, во-первых, потому, что откровенность Леонида Львовича делала его как бы сообщником какого-то заговора против той, которую он не переставал любить, во-вторых — откровенность самой Лелечки, действительно, неизвестно почему сообщившей ему о настойчивости Лаврентьева и своих планах, уколов его жестоко, нисколько не уменьшила его чувства. Да, он, действительно, открыл все мужу; если хотите, предал Лелечку, но он ожидал совсем не таких последствий, какие произошли. Он думал, что Леонид Львович обрушится на него, Лаврика, так что ему придется пострадать от своего чувства, быть оскорбленным героем и вместе с тем он надеялся, что обиженный муж найдет средство прекратить, столь ненавистный для Лаврика, Лелечкин роман. Так что, все неприятное произошло бы помимо Лаврика, а он сам остался бы невинным, но любящим страдальцем. Разумеется — он не так точно соображал все эти перспективы, а действовал, так сказать, по вдохновению, как Бог на душу положит, но все его бессознательные поступки и слова имели такую связь, или отсутствие связи, что объяснения им никак нельзя было найти другого, как именно вышеуказанный план, который смутно все-таки у него был. И что же? вышло совсем не то. Леонид Львович дружески предложил ему быть союзником для уничтожения того романа, который Лаврику был столь тягостен. Но как же Лаврику вести себя с Еленой Александровной? и кем он перед ней оказался? Влюбленным мальчишкой, который из ревности и досады выдал ее мужу. Было очень трудно найти какую-либо благородную видимость для этого поступка. Вместе с тем, та невинность отношений, которая, делая их роман безопасным, позволяла ему расцветать, теперь показалась ему обидной и оскорбительной. Опять его считают ни за что, даже этот колпак муж, который для того, чтобы прекратить роман с Лаврентьевым, обращается к нему, Лаврику, его-то самого считает совершенно безвредным для своей чести. Лелечка же просто водит его за нос, разыгрывая с ним идеальную любовь и живя со стрелком. Разве так разговаривают обманутые мужья с людьми, с которыми они считаются? Как бы поступил сам Лаврик? ах, жена моя изменяет с другим, и по дружбе рассказала вам это? то, что вы мне сказали об этом, — подло, но благодарю вас. Но у вас, кажется, у самих какой-то роман с женой? да? — «Да». — Вы очень откровенны! — Бац в ухо.

Это бы Лаврик понял. Но вести, как теперь, какую-то скучную канитель, было ему непонятно и тягостно. Кроме того, он не переставал любить Елену Александровну или, по крайней мере, быть в нее влюбленным. И вот в таком-то расстройстве души и сердца он должен был объясняться с Еленой Александровной накануне ее решительного отъезда, причем это объяснение считалось почему-то Леонидом Львовичем очень важным. Он сам себе казался запутанным до противности. Вдруг ему явилась мысль, которая будто устраивала весь этот неустроенный сумбур. «Я скажу все откровенно Елене Александровне, а потом уеду, пускай разбираются, как сами знают».

Елена Александровна лежала на кушетке, что вовсе не было в ее обыкновении, когда пришел к ней Лаврик. Она совсем не была похожа на человека, которому предстоит большое решение. Казалось, ей просто было скучно, как бывает со всеми. Та же обыкновенная скука была слышна в ее словах, которые она, не вставая с места, обратила к Лаврику.

— Вот завтра я и еду…

— Какой-то вы вернетесь к нам? и вернетесь ли вообще?

— Как же иначе? Что вы думаете, Лаврик?

— Вы отлично знаете, что я думаю. Так же как и я знаю, что значит ваш отъезд.

— Откуда вы знаете это, Лаврик? Может быть, вы — пророк, или ясновидящий?

— Вы сами мне все сказали, Елена Александровна; где мне быть пророком? — Да, конечно… я и забыла. Помолчав, Елена Александровна начала:

— Сегодня такое солнце, что мне хотелось бы поехать куда-нибудь дальше, чем в Ригу… по морю.

И она мечтательно умолкла. Тогда Лаврик откашлялся и сказал:

— Елена Александровна!

— Что, мой милый?

— Я должен вам сказать…

— Сегодня не нужно говорить… Сегодня так хорошо и спокойно… Может быть оттого, что я устала… мне бы не хотелось сегодня ничего слушать.

— Елена Александровна! — еще раз повторил Лаврик. И вдруг, быстро подойдя к кушетке, встал на колени и заплакал.

Лелечка несколько взволновалась, хотя какая-то лень еще оставалась в ней.

— Но что с вами, друг мой? Что с вами! вам жалко, что я уезжаю, и вы хотите просить, чтоб я осталась? Вы сами знаете, что это невозможно…

— Нет, я совсем не о том.

— О чем же? Ну вот, я вас слушаю. Зачем же так расстраиваться? Стоит ли?

— Елена Александровна…

— Ну, в чем дело?

— Елена Александровна… я — невероятный негодяй… Я все рассказал вашему мужу…

Елена Александровна несколько раскрыла глаза, будто не понимая, о чем он говорит.

— О чем рассказали мужу?

— Ну, о вас… все, все, что я знал. Я выдал, я предал вас! Елена Александровна, по-видимому, не рассердилась, не растревожилась, не упала в обморок, а наоборот — глаза ее загорелись каким-то интересом.

Спустив ноги с кушетки, она быстро и суховато проговорила:

— Как же можно было быть таким неосторожным? Ну, скажите подробно, — что вы сказали, и что сказал муж?

Лаврик сбивчиво и спутанно рассказал ей все. Когда он кончил, Елена Александровна стала быстро ходить по комнате, ничего не говоря. Лаврик у кушетки ждал, ни жив, ни мертв.

— Где у меня были глаза? Где у меня было сердце, где у меня был вкус, воображение, как я могла быть такой примитивной? ведь это встречается раз в жизни — и эта влюбленность, это предательство, эта преданность и слабость, эта жестокость, эта невинность и развращенность и, наконец, ах, эта красота! Я вела себя, как последняя прачка. Я только сейчас себя узнала… Лаврик, не вините меня за это! Она села на пол рядом с Лавриком, стоявшим на коленях, и обняла его за шею. Лаврик будто не соображал, где он и что с ним делают, а Лелечка, не останавливаясь, говорила ему:

— Ведь вы не можете себе представить, Лаврик, какая это прелесть, какая это сложность и тонкость. Ведь это только в Италии в 16-ом веке бывали такие отравители, как вы. Это решено — вы потихоньку едете завтра со мной в Ригу. Какой это будет праздник! И вы мне там все, все расскажете об Оресте Германовиче.

Лаврик сказал чуть слышно, но довольно твердо:

— Да, и в Риге вы сделаетесь моею совсем.

— Вот, Лаврик, наконец вы сделались мужчиной! Через любовь, через предательство — вы закалились. Да, да! там я буду совсем вашей… Мы поселимся в старой гостинице. Я буду вас целовать, целовать, как теперь.

Лаврик, несколько отстраняясь от поцелуев, спросил деловито:

— А что будет через неделю, когда мы вернемся?

— Через неделю? Чему же быть? Что и теперь, только мы будем счастливы.