Антон Макаренко - Максим Горький в моей жизни

Первые 16 лет моей педагогической работы я в таких решающих, труднейших вопросах, как связь семьи со школой, плавал, хотя находился в более благоприятных условиях, чем многие из вас.

Почему? Да потому, что я был учителем, а потом заведующим заводской школой, которая и обьединяла детей рабочих одного завода, одного рабочего поселка. И я сам был членом рабочего коллектива, членом рабочей семьи. И мои ученики, и мои родители представляли собой единое небольшое рабочее общество одного завода.

Следовательно, возможности у меня были очень большие. У вас в Москве этих возможностей, пожалуй, меньше. так как вы обьединяете детей по признаку их территориального размещения.

Их родители не связаны в единый рабочий коллектив. Вы имеете, может быть, меньше возможностей подойти к семье, чем я. Но зато у вас такое прекрасное условие, как Советская власть. У меня тогда этого условия не было. В то время была старая самодержавная Россия.

После революции судьба отдалила меня от семьи. Шестнадцать лет я работал с ребятами, не имеющими родителей, не имеющими семьи. С родителями я почти и не встречался.

Правда, за последние годы я опять приблизился к семье, но моя основная работа при Советской власти - это работа в учреждениях, в которых жили воспитанники, "принципиально" не признающие семьи.

И если у нас появлялся ребенок, у которого где-то далеко на горизонте были папа и мама, то к такому ребенку относились несколько свысока: ты, дескать, плебейского происхождения, а мы настоящие аристократы улицы.

Если же папа и мама распологались настолько близко, что иногда заезжали в коммуну, то их встречали очень нелюбезно и говорили: что вы сюда ездите? Что вам здесь нужно? Мы без вас управляемся хорошо, и ваш сын без вас тоже прекрасно управится, и нечего вам здесь делать.

Были случаи и более трагические.

У меня был один замечательный случай. Произошел он в интересной обстановке.

По поручению какой-то кинематографической организации приехал ко мне кинооператор заснять коммуну им. Дзержинского в Харькове. Юркий старичок, из тех, которые все умеют видеть, все умеют найти, очень разбитной, очень расторопный.

Он пришел в восторг от коммуны. И вот в тот момент, когда я с ним в кабинете о чем-то договаривался, совершенно неожиданно вваливается товарищ довольно культурного вида, но видно, что человек только что из вагона, очень запыленный, и говорит:

- Я приехал из Мелитополя. Я получил сведения о том, что у вас живет мой сын Вася Столяров.

- Да, есть такой.

- Так вот, я его отец. Он убежал из дому, я его полгода искал, теперь узнал, что он у вас, приехал за ним.

Человек волнуется, голос у него дрожит.

- Ну что ж, пожайлуста, позовите Васю.

Прибыл Вася. Мальчику лет четырнадцать. Мальчуган полгода пробыл в коммуне. В форме, подтянутый, умеет стоять, смотреть, все как полагается. Пришел, встал, спрашивает:

- Вы меня звали?

- Да, приехал твой отец.

- Отец?

Ну, уж здесь все формы исчезли: бросились друг к другу в обьятия, целуются, любовь необычайная: отец любит сына, сын любит отца и т.д.

Кончились обьятия и поцелуи. Мальчик привел себя в порядок. Отец говорит:

- Так вы его отпустите со мной?

- Пожайлуста, решает сын. Как он захочет, так и будет. Захочет ехать с вами, пусть едет.

И вот этот самый мальчуган, который только что плакал от радости, покраснел, смотрит на меня, качает головой и говорит:

- Не поеду.

- Почему, ведь это же твой отец?

- Все равно не поеду.

Отец побледнел.

- Как не поедешь?

- Не поеду.

- Почему?

- Не поеду - и все.

- Почему ты не хочешь ехать? Это же твоей отец?

- Не хочу, не поеду.

Отец начал горячиться:

- Хочешь не хочешь, а я тебя возьму.

Здесь мои командиры вступились:

- Здесь вы никого не можете взять, он коммунар-дзержинец; можете ему поклониться, захочет - поедет, не захочет - не поедет.

Отец упал в кресло. Истерика. Заволновались. Успокаивали его, успокаивали, водой поили. Успокоился он немного, говорит:

- Позовите Васю.

- Нет, теперь не позову.

- Да, ведь только попрощаться.

Посылаю своего связиста:

- Спросите, хочет Вася попрощаться с отцом?

Пришел Вася. Опять начали плакать, обниматься, целоваться. Когда все кончилось, Вася спрашивает:

- Мне можно идти?

- Пожайлуста, иди.

Он ушел, а я с отцом еще часа два сидел, смотрел на него. Он сидел в кресле, вздыхал, плакал, успокаивался, опять плакал. Так и уехал без Васи.

Но "драматичнее" всего было в этой истории то, что мой кинооператор пришел от этой сцены в дикий восторг и, совершенно неспособный к переживаниям, он, пока здесь отец с сыном плакали, целовались, обнимались, ухитрился все заснять и был очень доволен:

- Нашему брату, оператору, на такой случай раз в жизни удается нарваться.

Здесь я хочу заострить вопрос о семье и семейном воспитании. В 1935 г. мне поручили ликвидировать беспризорность и безнадзорность на Украине. И вот здесь на практике я узнал, как работает семья и почему семья поставляет нам малолетних правонарушителей, беспризорных.

Мне пришлось бывать во многих семьях, пришлось познакомиться со многими родителями, пришлось помогать им в тех или иных случаях, когда они в этой помощи нуждались. Только в это время я ближе подошел к семье, главным образом к той семье, где неудачные дети.

Под влиянием этих своих впечатлений и своей работы я и решил написать свою "Книгу для родителей".

"Книга для родителей" задумана в четырех томах, поэтому в первый том вошло не все. Первый том посвящается вопросам семьи как коллектива. Все остальные вопросы, выходящие из этого круга, не могли в него войти.

Я хотел в первом томе показать, что для успешного воспитания ребенка семья должна быть прежде всего советским коллективом. В тех случаях, когда этот коллектив дает трещину по разным причинам: либо по причине раздора между родителями, либо по причине ухода одного из родителей, либо по такой причине, как отсутствие режима, отсутствие родительского авторитета, и даже по такой причине, которой до сих пор не придавалось должного значения, как единственный ребенок в семье, - условия воспитания становятся более тяжелыми, так как коллектив теряет признаки коллектива. Семья в некоторой своей части перестает как будто быть коллективом.

Только этот вопрос я и сумел разобрать в первом томе.

Вообще, товарищи, с родителями мне редко приходилось встречаться. Но за последние годы - 1932, 1933-35-й, когда коммуна наша выросла, когда коммуна начала выпускать фотоаппараты "Лейки", стала богатой, перешла на полный хозрасчет и могла давать государству свою продукцию, многие родители начали обращаться с просьбой принять их детей.

Мы не были специальными сторонниками родителей, но, как ни вертелись, пришлось все-таки уступить. Начали принимать детей, имеющих семьи, по просьбе родителей.