Сиявуш Мамедзаде - Искатель истины

Седой Дербент был яблоком раздора

Держав великих, сопредельных стран...

Решенье исторического спора

Фортуне уступил Азербайджан.

А что наш потрясенный неофит?

Он в миссию шотландскую спешит.

Учитель по восточным языкам,

Он кое-как перебивался сам,

Отцу давал посильное подспорье.

Хотя они отныне в лютой ссоре,

Любовь и кровь окажутся сильней,

На взлете славы сказочной своей

Добьется сын избрания Гаджи

На должность местного корреспондента

С окладом в сотню дорогих рублей,

И письмена из старого Дербента

Ученые пополнят стеллажи.

...Тем временем, отчаявшись вконец,

Все волей Божьей объяснил отец.

"Так Бог решил, что сыну быть кяфиром,

К чему роптать? Всевышний правит миром..."

В ПОИСКАХ ИСТИНЫ

Я в церкви не числюсь, в мечеть не ходок,

Какого я теста - то ведает Бог,

Я дервиш безбожный, ни ада, ни рая

Не знающий путник, вершитель дорог.

Омар Хайам

Его вела не пошлая корысть, Не жажда социального удобства В стране, где крест простерся вширь и ввысь,

Но не было разгула ксенофобства,

Хотя б до тех невыносимых пор,

Когда в чести не разум, а топор.

К тому же, он принял не православье.

Пресвитерьянство, чуждое Руси,

Вряд ли сулило путь доступный к славе,

Хотя Господь един на небеси.

Нет, дело тут не в выборе прихода, Не в предпочтенье церкви и креста...

Его влекла духовная свобода,

Отвага знать и мыслить до конца,

Воспитанный схоластикой ислама

Заложник аскетических тенет

Дерзнул вступить под сень чужого храма,

Чтоб знать, чем Запад дышит и живет.

Прекрасна нега женщины Востока,

Прекрасна роза в утреннем саду...

Но велено уставами пророка

Скрывать чадрой живую красоту.

Он думал про улыбку Монны Лизы,

Мерцавшую сквозь долгие века,

Пленившую капризные столицы,

И знатока, и даже вахлака.

Что говорить о "Махе обнаженной",

О "Саскии"... я, право, не берусь.

Возможно, кистью дерзкой пораженный,

Наш неофит испытывал конфуз.

Но это было жизнью и искусством,

"Плодом запретным", может, для него.

Предвзятый ум сдавался перед чувством,

И душу побеждало волшебство.

Миссионеры знали свое дело,

У них был снисходительней "Аллах",

Он позволял писать нагое тело,

И с ним на "ты" беседовать мог Бах...

И с чувством возрастающей досады

Пытливый Казем-Бек уразумел,

Почто Восток Хайама и Саади

Взрастить своих Рембрандтов не сумел.

Восток не знал симфоний и балета,

Хотя издревле слушал саз и сказ,

Но строгие уставы Мохаммеда

Радеть в молитвах приучили нас...

Нет, он не станет европейцем рьяным,

В нем зрел, по сути, светский человек,

Расставшийся, казалось бы, с Кораном,

Причисленный отныне к христианам

Уже как Александр Казем-Бек,

Позднее, став профессором в Казани,

Потянет в вуз детей из мусульман,

И обратится даже к ним с воззваньем,

Встряхнувшим Крым, Поволжье и Ширван...

Да, он наивно верил в справедливость

Чинуш в мундирах, царственных вельмож,

И все же его усердье и радивость

Властей обезоруживали ложь.

Итак, Восток и Запад. Кем же был он,

Сменивший имя, веру человек,

Всю жизнь служивший с вдохновенным пылом

России и науке, Казем-Бек?

Он, сын Востока, сын Азербайджана

По сути, стал связующим мостом

Над бурями людского океана,

Разъятого мечетью и крестом.

И западные ценности приемля,

Он миру нес восточные дары,

Внимая, как стремительное время

Меняет круто правила игры.

В своей приязни новой не всеяден,

Не мог не видеть европейских язв,

Подчас бывал и нелицеприятен,

За истинные знания борясь.

Сын века и приверженец прогресса,

Лояльный к власти выкрест и "нацмен",

Кому милее не намаз, а месса,

(То-то и рады Макферсон и Глен!),

Но вот, какая, так сказать, дилемма,

Попробуй объяснить, мсье Вольтер:

Ужель почти легальный адюльтер

Намного прогрессивнее гарема?..

(Скажи, Европа, как же "Монна Лиза",

Бессмертный ангел неземных высот,

Могла сойти до пошлого стриптиза

Под ор цивилизованных господ?)

КАЗАНЬ. ВСТРЕЧА С ПУШКИНЫМ.

Казань, Казань, татарская столица,

Предположить ты даже не могла,

Как накрепко Россия настоится

Под крышкою бурлящего котла.

И в пахнущий казарменными щами,

Европою приправленный настой

Войдут Державин, Лобачевский, Щапов,

Войдут и Каракозов, и Толстой.

Е.Евтушенко "Казанский университет".

...Из Астрахани в дальнюю Казань

Катила запыленная карета.

Печальное и памятное лето.

Его решили как бы наказать:

"Учитель Омской школы азиатской..."

Приказ подписан. Из казны своей

Сам царь тысчонку выделил рублей!

Стране молчалиных не нужен Чацкий...

А он мечтал об университете,

Копаясь в груде мидовских бумаг,

Чиновничьи указки и запреты

Его мечты развеяли во прах.

Попутчик пожилой, интеллигентный,

Как оказалось, вхож в научный круг.

Уже над Волгой опускался вечер,

Под монотонный цокот, перестук,

Он вспоминал восточные легенды

И вслух читал старинных мастеров,

Хотя "хромал" по части русской речи,

Порой теряясь в сутолоке слов,

Но слушатель, попутный, не суров,

И от его растущего вниманья

Отметившего и талант, и знанья,

Не ускользнула тайная печаль

И взор, сверлящий сумрачную даль.

Быть может, провидение само

Ему надежды лучик ниспослало,

Тот лучик - поручительство - письмо,

Одно, другое... Это ведь немало

Для поиска зацепки и причала,

Деля в трактире скромную закуску,

Черкнуть словечко господину Фуксу,

Профессору и ректору к тому ж.

Еще везенье: сей ученый муж

Окажется в ряду людей бесценных,

Радевших о затюканных "нацменах".

Но как приказу царскому перечить?!

Он все же бьет Магницкому челом

О сокровенном чаянье своем.

Сибирский губернатор рвет и мечет:

Нам кадров не хватает, дескать, ждем.

Велит напомнить царскую тысчонку,

Потом смягчает тон как бы вдогонку:

Мол, молодой строптивый человек

Скорее в Омске выйдет на дорогу,

Где ждут его признанье и успех...

И если верить старым документам,

В Казани назначенец занемог,

По случаю по этому отметим:

Ну, чем не уважительный предлог.

Чиновник МИДа - говорит источник

Ученых док "покорнейше просил"

Его проверить в языках восточных...

Он был бы счастлив ...в меру своих сил ...

Лед тронулся. Благодарим, герр Эрдман,

Благодарим, профессор, "данке шен"!

Экзаменом и честным, и усердным

Был путь великий, славный предрешен!

И с осени двадцать шестого года

Читает он арабский и фарси.

Сбылась мечта. Любимая работа!

Пускай Саади знают на Руси! Ушел Магницкий, горе-попечитель, Науку гнувший, как бараний рог, Голицын, "просвещения губитель",