Дмитрий Мамин-Сибиряк - Золотуха

- Ну, чего вы чертями-то сидите? - не вытерпел, наконец, старик, когда я вышел на крыльцо. - Видите, барин вышел, ну, шапочку бы сняли. Ах, вы, чертоломы! Ведь с поклону голова не отвалится!

- А ты вот что, милый человек, - растягивая слова, заговорил Гараська своим тенором. - Мы не к тебе пришли, чего ты шеперишься?.. Мы к Фоме Осипычу.

- "К Фоме Осипычу"... - передразнил Федя, сердито сплевывая на сторону. - Знаем мы вас... Не велик еще в перьях-то ваш Фома Осипыч!.. Избаловал он вас, вот что!

- Да ты нешто с того свету пришел, дедушко, чего больно ругаешься-то!.. Мотри, к ненастью...

- А то и ругаюсь, что насквозь вас вижу, всех до единого человека. Все ваши качества вижу.

Наступило принужденное молчание. Со стороны прииска, по тропам и дорожкам, брели старатели с кружками в руках; это был час приема золота в конторе. В числе других подошел, прихрамывая, старый Заяц, а немного погодя показался и сам "губернатор". Федя встречал подходивших старателей самыми злобными взглядами и как-то забавно фукал носом, точно старый кот. Бучинского не было в конторе, и старатели расположились против крыльца живописными группами, по два и по три человека.

- На Майне богатое золото идет, - говорил мужик с окладистой черной бородой. - Сказывают, старую свалку стали промывать, так, слышь, со ста пудов песку по золотнику падает.

- Но-о? - отозвался "губернатор".

- Верно.

- Вишь ты... а?! Старую свалку, говоришь?

- Да... Хотели пробу сделать, а тут богачество.

- Лаадно...

- У Майновских-то, золотников золото в сапогах родится, - ядовито заметил Федя. - Знаем мы, какую на Майне свалку моют... У Синицына, ежели он захочет, и золото из глины полезет. Варнаки вы все, вот что я вам скажу! неожиданно заключил Федя, бросая вызывающие взгляды.

Старатели переглянулись; послышался сдержанный смех. От толпы отделился "губернатор" и неторопливым мужицким шагом подошел к самому крыльцу.

- А ты видал, в каких сапогах майновские-то золотники ходят? спрашивал старик, не спуская глаз с Феди.

- Вы только послушайте ихний воровской разговор, - обратился Федя ко мне, не отвечая на вопрос губернатора. - Спроста слова не скажут... У них и язык свой, как у цыган.

- Ну-ну, дедко, скажи-ко по нашему-то? - спрашивал из толпы бойкий парень в кумачной рубахе. - Гляжу я на тебя, больно ты лют хвастать-то...

- "Принеси мне смолы два, заноза в лесу", - проговорил Федя, опять обращаясь ко мне. - Поняли?

- Нет.

- Ну, а они понимают. Ведь понимаете? - обратился Федя победоносно к толпе старателей.

- А что это значит? - спросил я.

- "Принеси фунт золота, лошадь в лесу..." - объяснил Федя. - Золотник по-ихнему три, фунт - два, пуд - один; золото - смола, полштоф - притачка, лошадь - заноза... Теперь ежели взять по-настоящему, какой это народ? Разве это крестьянин, который землю пашет, али там мещанин, мастеровой... У них у всех одна вера: сколько украл, столько и пожил. Будто тоже золото принесли, а поглядеть, так один золотник несут в контору, а два на сторону. Волки так волки и есть, куда их ни повороти!..

- Ты чего тут ругаешься, Федя? - спрашивал Бучинский, подходя к нашему крыльцу с прииска.

- Да вот, Фома Осипыч, любуюсь на ваших золотников, - отвечал Федя, вытягиваясь во фронт. - Настоящая семая рота...

Бучинский засмеялся и прошел в контору; что хотел сказать Федя последним сравнением, так и осталось неизвестным. Старатели один за другим побрели в контору, а Федя, осторожно оглянувшись кругом, прошептал:

- Этого Фомку беспалого, сударь, мало повесить.

- Как так?

- Да уж так-с... Конечно, барин не занимается приисками, а барыня, Миронея Кононовна, по своему женскому малодушию, ничего даже не понимают. Правду нужно говорить, сударь... Так Фомка-то всем и верховодит: половину барыне, а половину себе. Ей-богу!.. Обошел, пес, барыню, и знать ничего не хочет. А дело не чисто... Я вам говорю. Слышали про Синицына-то, что даве барин говорил? Все как есть одна истинная правда: вместе с Фомкой воруют.

В это время в дверях показался старый Заяц.

- Ну, что, как дела? - спросил я его.

- Не спрашивай, барин... - глухо ответил старик и махнул рукой.

- Что так? Плохо золото идет?

- Нет, золото ничего... Заходи как-нибудь к нам в балаган, покалякаем. А я неделю без ног вылежал... Ох-хо-хо!..

VI

Трудно себе представить что-нибудь оригинальнее уральской летней ночи. Внизу сгустился мрак, и черные тени залегли по глубоким лугам; горы и лес слились в темные сплошные массы; а вверху, в голубом небе, как алмазная пыль, фосфорическим светом горят неисчислимые миры. Прииск потонул в густом белом тумане, точно залитый молоком; огни у старательских балаганов потухли и только где-где глянет сквозь ночную мглу красная яркая точка. Слышно, как бродят по траве спутанные лошади; где-то залаяла собака; бестолково шарахнулась в застывшем воздухе птица и камнем пала в траву. Месяц бледным серпом выплыл из-за горы, и от него потянулись во все стороны длинные серебряные нити; теперь вершины леса обрисовались резкими контурами, и стрелки елей кажутся воздушными башенками скрытого в земле готического здания. Но вот далеко-далеко из тумана встала проголосная русская песня и полилась по всему прииску:

Между го-ор-то было да Енисейских гор,

Раздается его томный глас...

- И песня-то разбойничья! - проговорил Федя.

- Как разбойничья?

- Да так - разбойничья, и все тут. Сложил эту песню разбойник Светлов, когда по Енисейским горам скрывался. Одно слово: разбойничья песня, ее по всем приискам поют. Этот самый Светлов был силищи непомерной, вроде как медведь. Медные пятаки пальцами свертывал, подковы, как крендели, ломал. Да... А только Светлов ни единой человеческой души не загубил, разбоем одним промышлял.

Мы долго сидели молча, прислушиваясь к заунывному мотиву разбойничьей песни. Я раскурил папироску.

- А позвольте узнать, сударь, - заговорил Федя, - из какого дерева у вас портсигар?

- Кажется, из ореха.

- Так-с... Из ореха.

Федя немного помолчал, затем вздохнул всей грудью, заговорил каким-то изменившимся слащавым голосом:

- Эх, сударь, что этого ореха в нашей Владимирской губернии растет... Ей-богу! А вишенье? А сливы? Чего проще, кажется, огурец... Такое ему и название: огурец - огурец и есть. А возьмите здешний огурец или наш, муромский. Церемония одна, а вкус другой. Здесь какие места, сударь! Горы, болотина, рамень... А у нас-то, господи батюшко! Помирать не надо! И народ совсем особенный здесь, сударь, ужасный народ! Потому как она, эта самая Сибирь, подошла - всему конец. Ей-богу!..

- А ты давно сюда попал?

- Я-то?.. Да считать, так все тридцать лет насчитаешь. Да-с. Глупость была... По первоначалу-то я, значит, промышлял в Москве. Эх, Москва-матушка! Было пожито, было погуляно - всячины было! Половым я жил в трактире, а барину своему оброк высылал. А надо вам сказать, что смолоду силища во мне была невероятная... Она меня и в Сибирь завела. Да. Видите ли, как это самое дело вышло. Вы слыхали про купца Неуеденова?