Константин Станюкович - В мутной воде

— Это правда! — улыбнулся Венецкий.

— То-то!.. Знаю… Так идем, что ли?

— Идем…

Доктор оделся, и они вышли из дома. По дороге доктор все подтрунивал над петербургским возбуждением и так весело пародировал передовые статьи, что Венецкий несколько раз принимался смеяться.

В оживленной беседе за бутылкой вина приятели просидели в трактире до поздней ночи. Доктор рассказывал без умолку, видно стараясь рассеять своего молодого приятеля.

«Очень уж неожиданно хватили беднягу!» — думал он, участливо посматривая на печальное лицо Венецкого.

Когда наконец они вышли на улицу и Венецкий хотел было идти к себе в меблированные комнаты, доктор его не пустил.

— Идемте-ка лучше ко мне. Вдвоем веселей. По крайней мере будет кому реплики вам подавать, если вы захотите вести беседу! — усмехнулся Неручный, беря Венецкого под руку.

Они скоро пошли домой и собирались уже ложиться спать, как вдруг в прихожей раздался отчаянный звонок, и вслед за тем чей-то взволнованный голос проговорил:

— Доктор дома?

— Дома… Эка трезвоните! — воркнула в ответ Матрена.

— Доктора, ради бога. Скорей доктора!

Неручный выбежал в прихожую.

— Барин наш умирает! Пожалуйста, помогите. Тут близко, через два дома… — говорил прерывающимся голосом старый лакей. — Не откажите!

Неручный тотчас же оделся и вышел вместе с лакеем.

По дороге старый слуга отрывисто рассказал, что барин давно болен, но, с тех пор как он «на старости лет недавно вздумал жениться», ему все делалось хуже и хуже, а сегодня поужинали и… совсем умирают…

— Супруга баринова, — таинственно проговорил слуга, — может, слышали… госпожа Бениславская урожденная… А барин наш, господин Орефьев, богат… Как бы…

Он не досказал мысли.

— Послали за доктором, который постоянно лечит вашего барина?

— Послали, да дома не захватили… За многими докторами послали… А уж я бросился к вам, повар надоумил… дочку вы его лечили. Вот сюда, господин доктор, пожалуйте! — указал он на подъезд, пропуская доктора.

Через ряд комнат Неручный быстро прошел в маленькую гостиную и остановился. Двери в следующую комнату были заперты. Он постучал в двери.

Двери тотчас же отворили, и на пороге появилась Варвара Николаевна. Она была взволнована, и в ее лице не было ни кровинки.

— Вы доктор? — спросила она, запахивая ворот капота.

— Да.

— Ах, пожалуйста, поскорей… Мужу моему плохо!..

Неручный вошел вслед за Варварой Николаевной в роскошный будуар.

На кушетке лежал Орефьев, откинувши голову назад, бессмысленно глядел вперед и тихо стонал. Около кушетки был маленький стол, чернильница и лежали какие-то бумаги…

Доктор подошел к Орефьеву, внимательно осмотрел его и спросил:

— Вы страдаете?..

Но вместо ответа Орефьев что-то пробормотал.

— Можете говорить?

Орефьев тихо пошевелил головой.

— Можете написать?..

В мутных оловянных глазах старика промелькнуло выражение испуга…

— Ах, не мучьте его! — вступилась Варвара Николаевна. — Он уже с полчаса ничего не говорит… По обыкновению, он ужинал, и после с ним вдруг сделалось дурно…

Неручный снова осмотрел больного и, когда кончил осмотр, тихо покачал головой.

— Ну, что?

— Он в агонии! — тихо прошептал Неручный, как-то подозрительно оглядывая комнату.

Варвара Николаевна обратилась к старику Никифору с приказанием съездить за священником.

Но Никифор наотрез отказался.

— Я при барине останусь. Извольте послать кого-нибудь другого.

Варвара Николаевна промолчала и вышла распорядиться.

— Ну, что, господин доктор… какая болезнь у барина? — прошептал Никифор. — Умрет?..

Неручный кивнул головой.

— Это непременно она его… если бы вы знали…

Старик оборвал свою речь. В комнату вошла Варвара Николаевна, за нею Башутин и новый доктор.

Он косо взглянул на коллегу, протягивая ему руку, осторожно приблизился к больному и сказал:

— Ну, как ваше здоровье, дорогой Василий Матвеевич?.. Не беспокойтесь… Мы вас на ноги поставим!

Но ответа никакого не было, и сам диктор понял, что это шутливое приветствие было излишне. Он посмотрел на умиравшего, дал понюхать чего-то из пузырька и, отойдя от больного, стал шептаться с Неручным; затем как-то торжественно приблизился к Варваре Николаевне и тихо сказал:

— Нам здесь больше делать нечего! Посылайте за священником!

Башутин вызвался съездить и уехал.

— А за Александрой Матвеевной изволили послать? — как-то угрюмо прошептал Никифор.

Варвара Николаевна бросила на старого лакея быстрый злой взгляд и сказала:

— В самом деле. Я и не догадалась… Пошлите скорей.

Оба врача уехали.

Когда через полчаса приехала Александра Матвеевна, то увидала своего брата уже мертвым. Она с нескрываемою злостью взглянула на Варвару Николаевну и тихо заметила:

— Вы очень скоро сделались вдовой…

Варвара Николаевна смерила Орефьеву с головы до ног и промолвила:

— Вы что хотите этим сказать?..

И, не дождавшись ответа, пожала плечами и вышла из комнаты.

К утру приехал Борский, а вслед за ним явился на квартиру судебный следователь и доктор.

Варвара Николаевна с достоинством невинно оскорбленной женщины отвечала на вопросы судебного следователя.

Скоропостижная смерть Орефьева возбудила в городе толки об отравлении. Об этой смерти даже появились заметки в прессе, но все толки оказались вздорными. Труп Орефьева был исследован, и оказалось, что никакого отравления не было, а что старик умер от быстрого истощения сил…

Когда вскрыли духовное завещание, то узнали, что все состояние было завещано вдове и только двадцать тысяч Елене…

Борский не верил своим глазам, прочитывая завещание. И, однако, все было в порядке. Несомненно, подпись была Орефьева.

— Этого быть не может! Это фальшивое завещание! Старик так любил Лелю и не раз говорил, что оставит ей свое состояние! — говорила, рыдая, Александра Матвеевна.

— Я сам сомневаюсь! — резко ответил Борский. — Но все в порядке… Никакого другого завещания нет.

Тем не менее он предварительно решил переговорить об этом щекотливом предмете с Варварой Николаевной и через несколько дней после похорон поехал в одиннадцать часов утра к вдове Орефьева.

— Скажите, что по очень важному делу! — проговорил он, отдавая слуге карточку.

Через несколько минут ввели его в гостиную.

Варвара Николаевна сидела на диване, одетая в глубокий траур. Она сухо кивнула головой в ответ на поклон Борского, и, не протягивая руки, указала взглядом на кресло, и тихо проговорила:

— Я вас готова слушать!

Борский взглянул ей прямо в лицо. За эти дни оно осунулось, побледнело, но все-таки было прелестно. Глаза резко блестели и не опустились под пытливым взглядом Борского.