Иван Мележ - Люди на болоте (Полесская хроника - 1)

- Василем звать...

Он услышал вдруг густой, тягучий шум груш и с тревогой взглянул на Ганну. Она, кажется, спокойно ждала, что будет дальше. Незнакомец, видно, заметил взгляд Василя.

- Твоя девка?

- Моя.

Второй вдруг обхватил Ганну за талию, прижался к ней, противно, язвительно захихикал:

- Теплая, едри ее!..

Ганна гневно рванулась, изо всех сил кулаком толкнула его в грудь.

- Отойди, черт слюнявый!

- Я? - Он подошел ближе, злобно схватил Ганну за руку, крутнул. - Вот затащу сейчас в поле...

Но тут, не помня себя, как коршун, грозно ринулся на него Василь:

- Не лезь!..

Он толкнул "черта", дернул за воротник. Тот сразу отпустил Ганну, стволом обреза двинул Василю в живот. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы один из бандитов не крикнул с угрозой:

- Брось!

"Черт" обвял, отвел обрез от Василева живота, неохотно отступил. Сквозь зубы процедил:

- Твое счастье! Помолись богу, овечка!..

Тот, кто выручил Василя, хрипло спросил:

- Грибка Ахрема знаешь?

- Ну, знаю... - Василь весь еще был полон воинственного пыла, слова выговаривал с трудом.

- Идем, покажи!

У Ганны вырвалось требовательно, тревожно:

- Зачем?

- В гости... - Грозный незнакомец вдруг приказал: - Катись в хату. Да смотри, держи язык за зубами. Твоя нора? - кивнул он в сторону Ганниной хаты.

- Моя.

- Так вот - сиди и не дыши, если хочешь быть целой.

И если ему добра желаешь. Ясно?

Ганна ответила спокойно, дерзко:

- Чего ж, понятно.

- Ну так сматывайся.

- А с ним что? - не уходя, кивнула на Василя Ганна.

- Жив будет! Не съедим!.. Ну, мотай отсюда! - уже злясь, приказал он Ганне.

Она пошла тихо, не торопясь, обычной своей гордой походкой. Когда звякнула щеколда за ней, хрипатый скомандовал одному:

- Гляди во все глаза. Если что - стреляй. И с хаты не спускай глаз. Чтобы не выходил никто.

- Чисто будет.

Хрипатый шевельнул обрезом.

- Давай! По загуменьям!

Василь понял, что этот приказ относится к нему, и уныло зашаркал лаптями по стежке. Не оглядываясь, он чувствовал, что банда потянулась вслед за ним, слышал шум их шагов, сморканье, тяжелое дыхание хрипатого, следовавшего за ним по пятам.

Вдоль огородов выбрались на загуменную дорогу. Гумна стояли в темноте печальные, неприветливые, низко надвинув мокрые шапки соломенных крыш. Сердце Василя тоскливо сжалось, ноги стали вялыми, и он невольно остановился.

- Ну, ты, шевелись! - поддал сзади стволом обреза хрипатый.

Василь неохотно поплелся дальше. Ощущая холодок на затылке, он невольно тревожился, внимательно ловил все, что было там, за спиной, где шла банда. Он уже не догадывался, а, можно сказать, знал, что сзади шли бандиты из отряда Маслака, слухи о которых не один месяц пугали людей по всей волости. Всем своим существом он ощущал близость большой неизбежной беды. Недавняя смелость, с которой он защищал Ганну, уже выветрилась. В отрезвевшей его голове стояла, не уходила четкая мысль, что не к добру спрашивают они про Ахрема, - видно, хотят с ним рассчитаться за что-то.

"Может, даже и убьют!.."

И вот ему, Василю, выпало несчастье привести с собой в Грибков дом смерть. И он ведет. Ведет, потому что как же ему не вести, неужели самому погибнуть? Разве не правда, что своя рубашка ближе к телу? Разве Грибок, если бы его заставили, не поступил бы так же, как Василь, разве полез бы из-за него на рожон, на смерть... Но мысли эти не давали покоя, больше всего потому, что Василя тревожило будущее.

Что ни говори, а завтра, когда приедет из волости милицияп Василь будет все же виноват. Потащат на допрос, попробуй оправдаться тогда. Помогал, приводил...

Снова протяжно, по-волчьи, завыла собака. "Правду Ганна говорила. Словно к покойнику. Как чувствовала все равно..."

Хоть бы одна душа на пригуменьях встретилась, хоть бы цеп где-нибудь ударил, все было бы не так тоскливо, не так безнадежно. Пристукнут бандюги, и людской глаз не увидит.

Молчаливые, равнодушные, чернеют пустые овины под темными шапками крыш... А может, и лучше, что они пустые, не видят ничего, - знать никто не будет дороги, по которой Василь ведет бандитов...

Вблизи вдруг залилась лаем чья-то собака, злая, неугомонная, выкатилась из-под ворот, черным комком бросилась под ноги. Хрипатый невольно остановился, отмахнулся обрезом. Василь ступил шаг в сторону, настороженно оглянулся и в тот же момент почувствовал сильный удар по голове чем-то твердым.

- Улизнуть хочешь, сволочь?

Собака упорно не отставала, заливалась лаем, разбудила других собак, которые вторили ей со своих дворов. Она, видно, не в меру осмелела, потому что вдруг завизжала от удара и захлебнулась.

- Где? - нетерпеливо спросил хрипатый Василя. - Далеко?

- Сейчас...

Не доходя до Грибкова гумна, Василь остановился:

- Там... хата его.

- Не брешешь? Гляди, если сбрехал!..

- Его... - Василь попросил: - А теперь - отпустите!..

- Успеешь! - резко ответил хрипатый. - Дома подождут...

Оставив одного из своих с Василем, хрипатый, лязгнув затвором, направился с остальными на пригуменье Грибка,

4

Первой на стук в окно в Грибковой хате проснулась жена. Она минуту слушала, не понимая еще, что стучат к ним, - слушала и лежала.

- Ахрем, встань... - наконец потрясла она мужа за плечо.

Грибок, сопя, неохотно поднялся, сладко зевнул вслух, почесался. В хате было темно и душно. Шаркая непослушными босыми ногами по прохладному глиняному полу, он поплелся к низкому окошку. Спросонок стукнулся об угол косяка, выругался. Прижавшись лицом к стеклу, внимательно всматривался в фигуру за окном, но она тускло расплывалась во мраке.

- Кто там?

- Свой. Из волости.

- Кто такой?

- По земельному делу я...

- По земельному... Мало вам дня!..

Грибок сопел, думалось трудно. А голос за окном объяснял:

- Беда случилась. Запоздать пришлось... Конь ногу вывихнул. К ветеринару ездили...

- Неспокойно у нас...

- Так я же свой...

- Из волости?

- Из волости. Уполномоченный...

Жена упрекнула:

- Влез в эту беду... Ночью покою нету...

- Конь, говорит, ногу попортил...

Грибок в темноте нащупал кружку, зачерпнул воды. Чтото очень томила жажда, он выпил две кружки, в тишине было слышно, как булькала в его горле вода: ковть, ковть.

Сквозь сон что-то пробормотал ребенок, он прислушался, но ничего не понял и, звякнув щеколдой, вышел в сени.

Едва только Грибок привычно отодвинул засов и, серый, в домотканом нижнем белье, появился в раскрытых дверях, как человек, ждавший на крыльце, рванул его за воротник.

- Пикни только, сволочь!

Он почувствовал, как в грудь уперлось что-то твердое, холодное. Ничего не понимая, растерявшись от неожиданности, он выдавил.

- Б-братко... ш-што ты? ..

- Мы тебе не браты, иуда!

Так же тихо, зловеще хрипатый прошипел: