Иван Мележ - Люди на болоте (Полесская хроника - 1)

- Уже поправились?-бросил Василь, соскочив с коня.

- Эге, поправился! - уныло покачал головой дед. - Словно дитя, которое впервые встало на ноги...

- Так легли бы пошли!

- Улежишь тут! В этакий день! - Дед провел худой рукой под пузом коня. - Неплохо наелся!

- Наелся.

Василь привязал коня к смазанной еще с вечера телеге и вошел в хату; мать стояла у печи, помешивала в ней кочергой Услышав сына, не оглядываясь, засуетилась быстрее, и Василю от этого молчаливого знака материнского внимания и уважения к нему стало веселей. Он, однако, не показал, что заметил это, - чему тут удивляться, он ведь уже не мальчишка, а хозяин, - бросил ей деловито:

- Собирайся... Чернушки уже едут...

Он вошел в кладовку, снял отбитую дедом косу, попробовал, как учил Чернушка, ногтем острие - хотя это делал вчера несколько раз, - вытянул из-под полатей лапти и стал обуваться Володька, младший белобрысый братишка, спавший на полатях, вдруг зашевелился, раскрыл глаза, взглянул на Василя и мигом вскочил.

- Вась, а Вась, - и я?

Василь ответил:

- Лежи ты, нуда! Чего вскочил ни свет ни заря!

- Вась, возьми меня... с собой!..

- Нужен ты мне!

- Ну, возьми-и!

Напрасно Володька ждал ответа, смотрел на Василя глазами которые просили и умоляли: никак не хотел поверить в черствость брата. Василь молчал. Он был непреклонно тверд Обувшись, Василь озабоченно зашагал в хату, попрежнему будто не замечая брата; тот, как привязанный, поплелся вслед.

Когда мать подала на стол оладьи и - даже! - сковородку с салом, Володька почти не обратил на это внимания, по-прежнему ждал.

- Ну, Вась?

- Дай поесть человеку, - сказал дед, который, сгорбившись, сидел за столом, ничего не беря в рот. - И сам ешь.

- Гляди-ка, - подошла к Володьке мать.

Она положила перед сынишкой оладью и кусочек желтого сала, взглянув на которое мальчик не удержался и на время отстал от брата. Мать положила ему еще кисочек, промолвила несколько ласковых слов, и сердце малыша почти совсем успокоилось от такого внимания. Но вскоре ему пришлось почувствовать, что материнская ласка была всего лишь хитростью, потому что, едва только Володька поел, мать мягко сказала:

- Ты, сыночек, останешься с дедом, хату постережешь.

Да смотри хорошенько - все добро тут на ваших руках!..

Не дай бог что-нибудь случится - голые останемся!

- Я на болото хочу! - заявил упрямо малыш.

Вытирая оладьей сковородку, Василь жестко бросил:

- Мало ли что ты хочешь!

С какой завистью и беспокойством следил Володька за тем, как возле хлева старший брат запрягал рыжего Гуза, грозно покрикивая на него, как дед укладывал косу, как мать привязывала торбу с харчами, прикрывала травой, лежавшей на возу, дубовый бочоночек с водой. Мальчик смотрел то щ мать, то на деда, то на брата, насупив шелковистые, выцветшие на солнце бровки, - он никак не мог поверить в человеческую бессердечность, с тайной надеждой ждал желанной перемены.

Василь дернул вожжи, и телега медленно выкатилась со двора на улицу. Тут Василь оглянулся, - по всей деревне, почти возле каждой хаты, стояли подводы, косари, женщины и дети. Улица была на редкость людной, она вся жила доброй озабоченностью.

Мать зачем-то еще раз забежала в хату, потом сказала деду, чтобы он не выбивался из сил, пошел и лег, стала наказывать Володьке, что ему можно и чего нельзя делать: чтобы оставался дома, слушался деда, чтобы не играл с огнем, - и Володька почувствовал, что последние его надежды рушатся.

- Не хочу! - ответил он решительно.

- А вот этого - хочешь? - погрозил ему кнутом брат.

Володька только сильнее насупил брови. Мать все еще не теряла надежды договориться по-хорошему.

- Я тебе кулеш в чугунке оставила в печи. Вкусный, с молоком... А в припечке яичко возьми!.. Можешь взять!

- Поезжайте! - сказал дед. - Уговаривают, ей-бо, как писаря волостного!..

Мать подобрала домотканую юбку и привычно села на телегу, свесив с грядки потрескавшиеся босые ноги.

- Так хорошенько смотри! Вечером я приеду!

Володька, кажется, ничего не хотел слушать - ни добрых слов матери, ни строгих дедовых, ни грозившего кнутом брата. Как только телега тронулась, он, набычившись и поддерживая рукой сгтадавшие штанишки, молчаливо подался вслед.

- Вернись, неслух! - услышал он приказ деда, но и не подумал остановиться.

Володька знал, что дед не любил непослушания и что мать тоже не дай бог ввести в гнев, но ему так хотелось поехать на болото, что и страх не удерживал - лишь в целях предосторожности он держался подальше от воза. Когда телега остановилась и брат сделал вид, что собирается соскочить с нее, малыш сразу же остановился, готовый ко всему. Василь пригрозил ему:

- Только пойди за нами!

Телега останавливалась еще раза три, и каждый раз то мать, то брат приказывали возвратиться, не на шутку обещали отстегать его, и, может, Володька поборол бы в себе огромное свое желание, если бы не увидел, что на другой подводе, выехавшей из села, сидит вместе с отцом его самый близкий приятель, сообщник по всем проказам, Хведька. Это придало Володьке храбрости, и он смелее побежал за телегой.

- А-а, - со слезами закричал он, - возьмите!

Мать слезла с подводы.

- Вернись! Иди домой, слышишь?

- Не пойду!

- Не пойдешь?

Через несколько минут он лежал на мягкой пашне, в картофельной ботве, недалеко от дороги, а рассерженная мать крепко и звонко шлепала его по голым покрасневшим половинкам.

- Вернешься? .. Вернешься? .. Вернешься? ..

Володька, упираясь лбом в рыхлую землю, выл и ревел от боли, от обиды и злости, но не отвечал.

Мать ушла от него, так и не дождавшись ни единого слова.

Сидя на картофельном поле, он сквозь слезы зверовато следил за тем, как она шла к телеге, как села и поехала, грозно взглянув на него. "Чтоб ты... чтоб тебе..." - кипела в нем неистовая злость.

Мимо малыша по дороге шли и ехали мужики, и почти каждый подшучивал над его бедой: "Что, всыпали?" Это разжигало обиду мальчика. Невеселый, одинокий и, как мало кто в мире, несчастный, поплелся он домой, поплелся через картофельное поле, через огороды, только бы никого не встречать, никого не видеть!..

Телега, на которой сидели Василь с матерью, уже въезжала в лес. После полевого простора тут от густоты молчаливых, словно притаившихся, хмурых елей было темновато и сыро, хотя лесок рос на песчанике. Утреннее солнце, окрасившее ельник вверху, еще не могло пробиться книзу, к земле, и на редкой траве тускло блестела, роса, а на песке виднелись влажные темноватые пятна. Несмотря-на росу и сырость, чувствовалось приближение дневной духоты.

- Душно будет, - сказала мать.

Вскоре они догнали Чернушков. Можно было бы ехать за ними, из уважения к дядьке Тимоху, как старшему, и при других обстоятельствах Василь так и поступил бы, но рядом с дядькой сидела задира Ганна, его дочь, ровесница Василя.