Александр Мелихов - Горбатые атланты, или Новый Дон Кишот

- Но что же можно предложить взамен рынка? - Наталья уже и не знала, отчего он может взорваться.

- А НичегО взамен!!! Ничего, кроме своей души, которая должна любить и негодовать, не оглядываясь ни на начальство, ни на рынок! Ну куда, куда мне бежать от этой костоломной мудрости!.. - взмолился Сабуров и чуть не заплакал, чего с ним не случалось, наверно, уже лет десять. А Пушкин не зря писал: "без слез, без жизни, без любви" - в одном ряду, и вот они возвращаются - и жизнь, и слезы, и любовь, и это так больно, словно начинает оживать отмороженная рука.

- Андрюшенька, тебе некуда бежать, таланты всюду одиноки, - причитала едва поспевавшая за ним Наталья, пытаясь заглянуть ему в глаза. - И все-таки, я уверена, всюду найдутся люди... пусть это даже будут женщины, пусть, вы принадлежите человечеству, я не Софья Андреевна какая-нибудь...

И Сабурову становилось все более и более совестно, но великодушие все равно не возрождалось в нем: не может быть снисходительным тот, кто стоит ниже всех.

- Смерть бессмертному! - вдруг сказалось само собой, и Наталья, ошибочно посчитав его ухмылку улыбкой, повеселела. И напрасно: умники, точно знающие, в какую систему заключать жизнь, в конце концов, вероятно, истребят ее: когда они в очередной раз намешают водки с перцем, исчезнет и сама земля.

Хорошо бы только не дожить.

Но жизни жаль с томительным дыханьем - жаль серебристой паутины...

А может быть, тебе гораздо мучительнее жаль поруганных талантов, поруганной истины? Прежний Наследник убил себя из-за того, что у него не было сверхчеловеческих святынь, а ты, кажется, убьешь себя из-за того, что они у тебя есть, - попираемые и либералами, и чинодралами. Вплетаясь с ними в единую паутину взаимных симпатий, людей еще можно снести в бренном плотском мире, где они сопят, улыбаются, страдают и сострадают. Но в мире бессмертного, где звучит лишь буквальный смысл их слов - в обнажающем свете мысли они безжалостны и лживы. Не видеть этого ты, отторгнувший серебристую паутину - или отторгнутый ею? - уже не сможешь. Кажется, один шаг - и ты снова там, среди людей, в теплом запечке, клубящемся их уютными испарениями, - вот же Наталья лепечет без умолку быть поснисходительнее к тем, кто неизмеримо могущественнее тебя, - к маленьким людям: они не виноваты - ведь они никогда не думают того, что говорят, и никогда не хотят того, что делают. Но из пронизанного холодным светом ангара истины нет обратного выхода в кишащий живым теплом полумрак доброты. Выход из мира правды есть только один...

Животные, вопреки легендам, никогда не накладывают на себя лапы, хотя у многих из них жизнь совершенно собачья: только в них есть то чужое, которое из нас же может взглянуть на нас взглядом постороннего: я уродлив, я несчастен, я недостоин жить (жизнь недостойна меня). Когда Аркаша вдруг спросил: "Ты когда-нибудь думал о самоубийстве?" - он не задумавшись ответил: "Только тем и живу". Исторические самоубийства он перебирает с неутомимостью и сладострастием безденежной кокетки в магазине готового платья.

Бруты и Катоны слишком уж высокопарны - Республика! Тираны! Салус Попули!.. Но что ему у них по душе - это меч: он до смешного содрогается перед удавкой. Антоний и Клеопатра были бы трогательны, если бы не ее попытка смухлевать (и все же специальная египетская академия признала их убийство образцовым в рассуждении приятности). Безусловно симпатичен Марк Табий Апиций, творчески проевший несусветное состояние, запивши его ядом, "чтобы не умереть от голода", когда у него осталось всего полмиллиона старыми. Отменны Петроний и Сенека, отходившие не в лучший мир с шуточками-прибауточками, брызгая на приятелей кровавой (фи!) водой из мраморной (браво!) ванны. Зенон-стоик просто прелестен: сломал палец, задержал дыхание да тут же и издох, осуществив важнейшее из прав личности - право на эвтаназию. Но что за жалкое чинопочитание у этого Вателя гофмаршала принца Конде: поканчивать с собой оттого, что не успела поспеть рыба для угощения Луи Каторза! Броситься в воду, как Сафо, из-за несчастной любви - да неужто не нашлось более серьезных причин? Японцам, позволяющим закопать себя в землю при стечении публики, сильно вредит привкус эстрады. Их же обычай, с аппетитом закусив, распороть набитый живот перед гостями... Но вот таким-то именно молодцам чего бы и не жить? Другое дело Ван Гог - застрелился и молодец! Сомнительный случай Сен-Симон, выстреливший себе в глаз, не снеся заслуженного равнодушия публики к его нуднейшим сочинениям (безумие разумного планирования еще не развернулось?). И уж точно смешны (особенно круглым числом!) пятьсот последователей Конфуция, одновременно бросившиеся в море (традиционный для социалистического Китая массовый заплыв), чтобы не пережить гибели священных книг, сожженных императором Хикоан-Ти (или Хи Коан Ти?). А астролог времен Карданус, уморивший себя голодом, чтобы предсказанная им дата собственной смерти совпала с реальной, - это уже не самоубийство, а жульничество.

А Наталья все утешает. И хотя беспощадная бессмертная часть его прекрасно знает, что спасения нет, но животная, разбирающая лишь интонацию, все-таки верит, что как-то что-то, может, еще и образуется.

Если свобода - это рак, то уход в бессмертие - мгновенная смерть?

Но солнце южное, но море!..

Сабуров не возрадовался, когда секретарша Колдунова предложила ему "горящую" путевку к морю; в последнее время он вызывал сочувствие у женщин определенного склада - вероятно, отчетливо проступившей печатью неудачника. Однако добровольность даяния и Шуркин хронический тонзиллит заставили его принять милостыню. Более того, погасив горящую путевку "мать и дитя", Сабуров почувствовал себя заботливым отцом, а потому в ближайший библиотечный день, со вкусом встав пораньше, он отправился за билетами в "Аэрофлот". К сожалению, люди еще более солидные и основательные уже давно расположились у входа на складных стульчиках - старые вояки (сходство с бивуаком усиливалось линялой плащ-палаткой, по-комбатовски накинутой на плечи одного из ветеранов), другие прислонились к стене и лишь самые легкомысленные прохаживались. С полпятого стою, с шести, с без четверти семь, делились они боевыми заслугами. Все были озабочены лишь тем, чтобы никто и никогда ничего не мог взять без очереди.

Очередь и в самом деле есть общество равных возможностей: победит тот, кто израсходует больше бессмысленного труда (лучше бы заставляли подмести, подштукатурить...). Деньги - мало ли как ты их раздобыл, а тут, на глазах, игра идет без обмана. Рыночная цена - цинизм проститутки: столько-то - и я твоя, а общедоступная цена - это гуманизм кокетки, которая обещает каждому, а дает двум-трем, устраивая вечную собачью свадьбу...