Александр Мелихов - Горбатые атланты, или Новый Дон Кишот

Осыпь кончилась, он ступил на лесистый склон, покрытый пружинистым слоем здешних нечеловеческих игл. Усевшись и отталкиваясь руками, Сабуров заскользил вниз, чтобы поскорее добраться до нового обрыва - но Отец на этот раз смилостивился окончательно: за последними деревьями Сабуров увидел шоссе, дома, услышал человеческие голоса - поистине ангельскую музыку.

На карачках, задыхаясь уже от радости, он вскарабкался обратно, без малейшего страха, как, опять же, автомат, перебрался над пропастью к Шурке, но тот - до чего некстати! - сидел и держался за сердце. Пришлось прикрикнуть и перевести его по тем же лункам, придерживая за пояс, что приносило, вероятно, лишь удовлетворение, но не пользу. Пережидая Шуркин приступ, вождь испытывал лишь досаду, что Шурка не до конца подчинен его руководящей воле.

- Надо спешить, тебя там уже Адочка заждалась, - командирски пошутил Сабуров.

- А тебя Валечка! Адочка... Она же светская - ме-э-э!.. - Шурка даже заблеял от омерзения. - Я теперь Ремарка и Хемингуэя ненавижу - они мне жизнь разбили! У них такие герлы клевые!.. Теперь-то я уже понял, что все бабы дуры, кривляки - а ловлюсь, как малолетка, из-за...

С затравленной агрессивностью попытался заглянуть Сабурову в глаза. Сабуров ответил с командирским благодушием:

- Дар идеализации, друг мой Санчо, источник не только огорчений, но и величайших благ - все мы становимся лучше оттого, что стараемся оправдать чьи-то ожидания.

- Клевая телега...

- Не забудь рассказать Бобовскому.

- Приткнись, вошь пехотная!

- Что такое?..

- Она сказала, что я красавец.

Встречная девчонка вроде бы и впрямь что-то сказала.

- Ты что - базарная торговка?!

Шурка тревожно заглянул ему в лицо и пробормотал расстроенно:

- Ну вот, как рассердился... Не морщи лоб, пожалуйста!

Хочет отражаться в любящем зеркале, а если это станет ему безразлично - не помогут и тюремные стены.

Шурка уже тянул прядь волос в рот, а снизу пытался дотянуться до нее языком. Потом прошептал еле слышно с мечтательной гордостью: "Красавец!.."

Страх, точнее - ужас за Шурку Сабуров почувствовал только ночью и долго и отчаянно зарывался в подушку. В кошмарном видении долина призраков светилась, как расселина в айсберге. Однако наутро он уже подзабыл, что счастье - это сохранить детей живыми и здоровыми. Вдобавок пришлось поддерживать обременительную репутацию не такого уж неприятного человека. Он извелся от необходимости поддерживать разговор о всевозможных кишках и, минуя дремлющую старуху, терзаемую черными, словно надутыми, лапками обезьянок, привязанных скрученными капроновыми чулками, понял: "Надо бежать!"

Лежбище было разворошено громовым небесным гласом: "В связи с ухудшением санитарной обстановки купание запрещено!" Отдыхающие возбужденно обменивались версиями: утечка в канализации (Сабурову представился чавкающий прибой дерьма), в инфекционной больнице, кишечная палочка, спид, лишай. Мужчина, явившийся с собакой, вызвал общий гнев: здесь люди, мол, купаются, а вы заразу разносите. "Да мой Бим почище вас будет - неизвестно еще, какую вы заразу разносите!" - а ведь еще вчера вокруг каждой собаки собирались сюсюкать пять-шесть околевавших от безделья ее собратьев по разуму. (Детей же с благородным видом одергивали за такие вещи, которые взрослые тут же делали совершенно безнаказанно, и дети извлекали единственный урок: слабым не спустят того, что дозволено сильным.)

Сабуров поспешил прочь, охваченный порывом предприимчивости, обретенным благодаря ясной и достижимой цели: "Заказанные билеты можно получить..."

Смертный в Эдеме сразу заметен:

- А вы кто будете, гражданин?

- Отдыхающий, - впопад, как все, что делается само собой, выскочило нелепое словцо как в детском садике "папа").

Ему удалось перевоплотиться в мелкого прохвоста и тем купить нечто вроде симпатии - малейший признак достоинства погубил бы все дело.

- Ленинградская пара отказывается - близко от туалета... Ну что вы, зачем так много...

Снова деньги принесли ему почтение и благодарность - а в законных сделках ему всегда подавали из милости. И шутовство его не унизило - для прохвоста, в которого он перевоплотился, такие тонкости не существовали. Возможно, униженные и оскорбленные уже давно научились таким образом спасаться от бесчестья.

Ленинград! Альма матер! Припасть к иссохшим сосцам - а уж от них, с божьей помощью, как-нибудь выберемся. Обнаружив в себе дарования коррупционера, Сабуров почувствовал себя не таким уж беззащитным перед лицом всемогущего механизма.

В Ленинграде все знакомые сортиры оказались платными - здесь тоже приучали ценить хотя бы в гривенник маленькие радости бытия. О ночлеге беспокоиться не приходилось: в обмен на кров у Агнии Лопатиной он позволял обожать себя. Надо было только как-нибудь устроить, чтобы не спать с ней - и едва удержал стон: такой пронзительной тоской по Лиде отзывалась в нем всякая мысль о женщине. Однако в голосе Агнессы он не услышал восторга - ну хорошо, приходите. Агнесса либо отыскала еще более тонкого ценителя идиотизмов ее коллег, коих он никогда не видел, либо знакомство с обманщиком Сабуровым, так и не вышедшим в большие чины, перестало быть лестным для нее: в ее зеркале он увидел себя замызганным с дороги бедным провинциальным родственником, явившимся со своим парнишечкой в город за плюшевой дошкой для супруги и бороной для себя самого.

В Агнии проступала некая благородная потасканность. Прежде она первым делом выдавала ему запасной ключ, а на этот раз только сообщила, когда обычно приходит домой. Впрочем, он же приехал на годовщину их выпуска? Сабуров умолчал, что не получил никаких приглашений. Так что ключ твой юноша (не поинтересовалась его именем) может получить вечером у ресторана "Москва". "Кстати, он хорошо воспитан?" - "Унитазом пользоваться умеет..."

Сабуров поспешил к излюбленным своим местам - и сразу почувствовал, что не вбирает в себя любимые красоты, а показывает их Шурке - словно передает наследнику. Все повторялось: чем более знаменитая панорама перед ними разворачивалась, тем больше Шуркино восхищение уступало изумлению, что это он, тот самый он, который ругался с Эрой и скачивал бензин с Антоном, видит все это.

Росси, Кваренги, Растрелли... Паразитируют на русской культуре... и на античной - портики слямзили, и... Каким же недочеловеком нужно быть, чтобы, читая стихи, слушая музыку, взирая на архитектурное или научное совершенство, вспоминать, сколько творец огреб... как будто можно чем-то с ним расплатиться, кроме бесконечного восхищения и благодарности!..

Эрмитаж, как и Агния, задвинул его в самый хвост турпоездов, завернувших в его родной дом поглазеть на зубодробительные инструменты Петра Великого. Сабуров уже придумывал, как объяснить Шурке свой уход, когда преувеличенно озабоченный, как бы торопящийся куда-то одутловатый молодой человек как бы в рассеянности предложил хвосту пяток билетов по полтора номинала.