Александр Мелихов - Горбатые атланты, или Новый Дон Кишот

- Она же поддерживает Лобачева, одномандатного партократа!..

- А надо снова ставить матроса на место буржуйского инженера?!

Внезапно Наталья встретилась с ним взглядом и сбежала с эстрады. Перед ней расступались. "Все слышали? - обличил ее в спину сибирский Гегель. - Они называют нацистами народ, спасший мир от фашизма!" Но Наталья не слышала.

- Что с тобой, ты бледный как смерть?.. - она была так перепугана, что он почувствовал некоторое удовлетворение.

- Скучна мне оттепель - вонь, грязь... В политических битвах вместо пуль швыряются нечистотами.

Суровый сосед пытался понять, какие узы их связывают.

- Я обрезанный, - с трудом заверил Сабуров. - Могу показать.

Сосед оскорбленно отвернулся и потрясающе национально, как бывает только в операх, сплюнул. Сабурову почему-то вспомнилось не вполне понятно что означающее слово "прасол".

- Ты заметил, какие у них у всех рожи противные? - вполголоса спросила Наталья, приблизив к нему свои отметины.

- Нет, - во имя истины делая над собой усилие, выговорил Сабуров. - К сожалению, я не выделил бы их из толпы. Вот только совсем нет интеллигентных лиц - прямо наш Ученый совет.

Наталья ласково-тревожно поманила Сабурова в свою компанию. Ах, какие дивные люди здесь собрались! Один находился под следствием, другой, наоборот, отказался вести следствие, третий с кандидатским дипломом работал токарем, но кое-какие городские новости в его изложении попали в "Московские", - словом, подвигам их не было числа. И вот такие-то титаны не брезговали черновой работой по устройству - о счастье! - первых свободных выборов. Было слегка завидно, так что он понимал чувства Набыкова, который прямо-таки спал с лица, прослышав, что в городе водятся какие-то честные и не трусливые люди: "Все дерьмо наверх всплывает", - дрожащим голосом повторял он. То-то уютно жилось внизу, когда наверху плавало неизменное дерьмо!

Но если отбросить зависть, Сабурову не понравилась только одна их черта: уж очень они были неуязвимы для тех экскрементов, которыми здесь начинялись патроны. Впрочем, бойцы и не должны быть очень уж ранимыми. Потому-то ему и не найдется места среди них.

Они не в состоянии были даже пересказать речи своих оппонентов - еще вслушиваться во всякие бредовые мерзости! В отличие от их противников, у них не было необходимости лгать, поскольку их эмблемы представлялись им и в самом деле реальными и единственно полезными предметами. Они верили в Приватизацию - общегосударственного бронтозавра можно нарезать на миллион частных коров, они верили в Рынок - миллион болванов с кошельками назначат правильную цену Ван Гогу и Сабурову, они верили в Демократию миллион болванов с избирательными бюллетенями решат то, в чем еще ни разу не сошлись мудрецы, они верили в Гласность, в целебность Правды - хотя человек ничуть не меньше нуждается и в льстящем зеркале... Левые гуманисты были уверены, что все должно служить человеку, не догадываясь, что человек сам нуждается в служении чему-то бесспорному. Зато они не сомневались, что человеку необходима свобода, хотя ему желанна лишь свобода поступков, а свобода желаний для него гибельна. Не потому ли они более снисходительны, чем их противники, что они уже сделались автоматами, а те еще только борются за это? Ведь именно левые чувствуют себя правыми, все им ясно: духовное из материального, доброта из выгоды, щедрость из богатства, храбрость из защищенности... И еще они презирали предрассудки - единственный фундамент, на котором можно строить что-то прочное. Твердость духа и сохранить-то нелегко среди разноголосицы свободомыслия, а передать по наследству так и вовсе невозможно...

В Михальском было столько расположения к публике, что Сабурову казалось: супруга своей соратницы он заласкает до полусмерти. Но, видимо, отдельные лица его не возбуждали - только масса заряжала его энергией и дружелюбием. (Каковы сегодня друг с другом вы, такими завтра станут все, предупреждал революционеров Сабуров-утопист.)

И вдруг первым порывом надвигающейся бури по толпе прошелестело и отозвалось в ротонде: "Седых, Седых..." Головой выше всех, рассекал толпу мужчина в расстегнутом полушубке с грубовато-красивым лицом гидростроителя или геолога, привыкшего иметь под своим началом иной раз и уголовников.

Раскатом грома прокатился неумолимый баритон:

- ...Снова потерпеть!.. Привилегии!.. Пусть побудут в нашей шкуре!.. Постоят в очередях!..

Слова "в едином порыве", оказывается, могут что-то и означать. И означали они, что Седых не человек, а эмблема. Значит, завтра он будет объявлен предателем, когда обнаружится, что он человек, а не символ. Мыслитель, сунувшийся из ясности универсальности в неразбериху неповторимостей, тоже обречен обманываться и обманывать, губить и погибать. "Как я".

- Ну что же это!.. - расстроенно вскрикивала Наталья. - Снова "отнять" вместо "сделать"!.. Костя, ты обязательно должен... - ее, как Франческу да Римини, уже уносила необорная служебная вьюга.

Им пришлось спуститься с задних ступенек.

- Коррупция!.. - накатывалось следом. - Мафия!..

- Ты за кого будешь голосовать? - ждет гласа Истины.

- За военного коммуниста - у него же академия за плечами.

- Я тоже. Я как узнала, что он сирота, воспитывался в детдоме... А кому из сегодняшних лидеров ты по-настоящему веришь?

- Тебе. И папе с мамой. Когда у входа в магазин сразу десять личностей, одна другой благородней, запляшут перед тобой: мне, нет, мне отдай свои деньги, для твоего же блага - ты по диплому или по сиротству будешь определять, кому поверить?

- Ага. Ага. Поняла. Надо верить не в личности, а в...

- В демократию, в Россию? Ты замечаешь, что чем вещь ближе нас касается, тем больше мы сомневаемся, дрожим. А чем дальше, туманней - тем тверже в нее верим. Что Шурка завтра выкинет, мы не знаем, а что демократия ведет в рай...

- Ой, Серая Шейка! - Наталья увидела уточку в пруду.

- А почему курица стоит рубль семьдесят пять килограмм, а утка два двадцать? - гвоздь начал укорачиваться.

- Это импортная. А советская - рубль девяносто, - доверчивость надежно охраняет от насмешек.

Сабуров попробовал, не осталось ли от гвоздя отверстия.

- Болит? - встревожилась Наталья. - Лучше бы у меня болело!

- Конечно, лучше, - сердито пожал плечами Сабуров.

- Ничего, мне обещали гомеопатические таблетки.

- И что - от этого исчезнут ложь, тупость?

У выхода из парка два пацана толкали по рублю маленькую газетенку, про Хаимовичей, по инерции подумал Сабуров, но разглядел на дрянной бумаге жирно обведенный силуэт голой женщины, упрощенный, будто в сортире, и густо утыканный кружочками, как пропагандистская карта американскими военными базами. "640 эрогенных зон!" - призывал заголовок. Глубокие, пленительные тайны освобождала оттепель из-подо льда. "А хотите про Ельцина и Раису Горбачеву?" - сутенерски склонился к ним пацан помладше. Тоже растет само собой.