Дмитрий Мережковский - Воскресшие боги

-- Сын ваш? -- Племянник. Мальчик тихий, скромный, прекрасно учился... И вдруг какие-то сорванцы сманили в это ужасное Воинство. Подумайте только,-- ребенок нежный, слабенький, а здесь, говорят, камнями дерутся... И тетка опять заохала, застонала.

-- Сами виноваты!--обратился к ней пожилой почтенный гражданин в одежде старинного покроя.-- Драли бы ребятишек, как следует,-- дурь в головы не полезла бы! А то-виданное ли дело? --монахи да дети государством править вздумали. Яйца курицу учат. Воистину никогда еще на свете не бывало такой глупости!

-- Именно, именно, яйца курицу учат!--подхватила тетка.-- Монахи говорят -- будет рай на земле. Я не знаю, что будет, но пока -- ад кромешный. В каждом доме -- слезы, ссоры, крики...

-- Слышали?--продолжала она, с таинственным видом наклоняясь к уху собеседника: -- намедни в соборе перед всем народом брат Джироламо,-- отцы и матери,-- говорит,--отсылайте ваших сыновей и дочерей хоть на край света, они ко мне отовсюду вернутся, они -- мои... Старый гражданин кинулся в толпу детей. -- А, дьяволенок, попался!--крикнул он, схватив одного мальчика за ухо.-- Ну, погоди же, покажу я тебе, как из дому бегать, со сволочью связываться, отца не слушаться!..

-- Отца небесного должны мы слушаться более, чем земного,-- произнес мальчик тихим, твердым голосом. -- Ой, берегись, Доффо! Лучше не выводи меня из терпения... Ступай, ступай домой-чего уперся! -- Оставьте меня, батюшка. Я не пойду... -- Не пойдешь? -- Нет. -- Так вот же тебе! Отец ударил его по лицу.

Доффо не двинулся -- даже побледневшие губы его не дрогнули. Он только поднял глаза к небу. -- Тише, тише, мессере! Детей обижать не дозволено,-подоспели городские стражи, назначенные Синьорие для охраны Священного Воинства. -- Прочь, негодяи! -- кричал старик в ярости.

Солдаты отнимали у него сына; отец ругался и не пускал его.

-- Дино! Дино!--взвизгнула тетка, увидав вдали своего племянника, и устремилась к нему. Но стражи удержали ее.

-- Пустите, пустите! Господи, да что же это такое! -- вопила она.--Дино! Мальчик мой! Дино!

В это мгновение ряды Священного Воинства заколыхались. Бесчисленные маленькие руки замахали алыми крестами, оливковыми ветками, и, приветствуя выходившего на двор Савонаролу, запели. звонкие детские голоса: "Lumen ad revelationern gentium et gloriam plebis Israel". "Свет к просвещению языков, ко славе народа Израилева".

Девочки обступили монаха, бросали в него желтыми весенними цветами, розовыми подснежниками и темными фиалками; становясь на колени, обнимали и целовали ему ноги.

Облитый лучами солнца, молча, с нежной улыбкой, благословил он детей.

-- Да здравствует Христос, король Флоренции! Да здравствует Мария Дева, наша королева! --кричали дети.

-- Стройся! Вперед!--отдавали приказание маленькие военачальники.

Грянула музыка, зашелестели знамена, и полки сдвинулись.

На площади Синьории, перед Палаццо Веккьо, назначено было Сожжение сует, Bruciamento della vanita. Священное Воинство должно было в последний раз обойти дозором Флоренцию для сбора "сует и анафем".

Когда двор опустел, Джованни увидел мессера Чиприано Буонаккорзи, консула искусства Калималы, владельца товарных фондаков близ Орсанмикеле, любителя древностей, в земле которого у Сан-Джервазио, на Мельничном Холме, найдено было древнее изваяние богини Венеры.

Джованни подошел к нему. Они разговорились. Мессер Чиприано рассказал, что на днях во Флоренцию приехал из Милана Леонардо да Винчи с поручением от герцога скупать произведения художеств из дворцов, опустошаемых Священным Воинством. С этой же целью прибыл Джордже Мерула, просидевший в тюрьме два месяца, освобожденный и помилованный герцогом, отчасти по ходатайству Леонардо.

Купец попросил Джованни проводить его к настоятелю, и они вместе направились в келью Савонаролы.

Стоя в дверях, Бельтраффио слышал беседу консула Калималы с приором Сан-Марко.

Мессер Чиприано предложил купить за двадцать две тысячи флоринов все книги, картины, статуи и прочие сокровища искусств, которые в этот день должны были погибнуть на костре. Приор отказал.

Купец подумал, подумал и накинул еще восемь тысяч. Монах на этот раз даже не ответил; лицо его было сурово и неподвижно.

Тогда Чиприано пожевал ввалившимся беззубым ртом, запахнул полы истертой лисьей шубейки на зябких коленях, вздохнул, прищурил слабые глаза и молвил своим приятным, всегда ровным и тихим голосом:

-- Отец Джироламо, я разорю себя, отдам вам все, что есть у меня -сорок тысяч флоринов. Савонарола поднял на него глаза и спросил: -- Если вы себя разоряете и нет вам корысти в этом деле, о чем вы хлопочете?

-- Я родился во Флоренции и люблю эту землю,-- отвечал купец с простотою,-- не хотелось бы мне, чтобы чужеземцы могли сказать, что мы, подобно варварам, сжигаем невинные произведения мудрецов и художников. Монах посмотрел на него с удивлением и молвил; -- О, сын мой, если бы любил ты свое отечество небесное так же, как земное!.. Но утешься: на костре погибнет достойное гибели, ибо злое и порочное не может быть прекрасным, по свидетельству ваших же хваленых мудрецов. -- Уверены ли вы, отец,--сказал Чиприано,--что дети всегда без ошибки могут отличить доброе от злого в Произведениях искусства и науки? -- Из уст младенцев правда исходит,-возразил монах.--Ежели не обратитесь и не станете как дети, не можете войти в царство небесное. Погублю мудрость мудрецов, разум разумных отвергну, говорит Господь. Денно и нощно молюсь я о малых сих, дабы то, чего умом не поймут они в суетах искусства и науки, открылось им свыше, благодатью Духа Святого. -- Умоляю вас, подумайте,--заключил консул, вставая.-- Быть может, некоторая часть...

-- Не тратьте даром слов, мессере!--остановил его брат Джироламо.-Решение мое неизменно. Чиприано снова, пожевав своими бледными старушечьими губами, пробормотал себе что-то под нос. Савонарола услышал только последнее слово; -- Безумие...

-- Безумие!--подхватил он, и глаза его вспыхнули.-- -- Ну, а разве Золотой Телец Борджа, предносимый в кощунственных празднествах папе,-- не безумие? Разве Святейший Гвоздь, поднятый во славу Господа на дьявольской машине похитителем престола, убийцей Моро,-- не безумие? Вы пляшете вокруг Золотого Тельца, безумствуете во славу бога вашего Маммона. Дайте же и нам, худоумным, побезумствовать, поюродствовать во славу нашего Бога, Христа Распятого! Вы издеваетесь над монахами, плясавшими пред Крестом на площади. Погодите, то ли еще будет! Посмотрим, что скажете вы, разумники, когда заставлю я не только монахов, но весь народ флорентинский, детей и взрослых, стариков и женщин, в ярости Богу угодной, плясать вокруг таинственного Древа Спасения, как некогда Давид плясал перед Ковчегом Завета в древней Скинии Бога Всевышнего!