Виктор Миняйло - К ясным зорям (К ясным зорям - 2)

Товарищ его, приземистый, скуластый, в солдатской высокой шапке, насупленно молчал.

- Так мы тебе и поверим! - хихикнул Данько. - Развесили вот так уши!.. - Данько приставил ладони к ушам и показал, как они хлопают.

А Яринка с большим разочарованием подумала о чернявом: "Ну прямо-таки дите... испугалось... просится..."

- Ну, простите, хлопцы... больше никогда... И детям своим закажем.

"И детям своим закажет!.. - заплакала душа Яринки. - А чьи же это будут дети?.."

И она застонала беззвучно - не будет у нее от него детей... Пускай бы с кулаками кинулся на Данилу, ну схватили бы его, скрутили... все равно, не дала бы его бить... Пускай бы нож всадил в грудь своему врагу - и это она простила бы! Но не простит никогда того, что он отрекся от ее... от своих детей!

И она, закрыв глаза ладонью, безутешно заплакала.

- Успокойся, глупая! Ну, не будем резать. Поняла? Магарыч поставят. Четверть. Обойдется им это в четыре целковых... Ну, вытряхивайте мошну!

- Мы завтра... ни копеечки...

- Ну, ладно. Отпустим их на все четыре стороны. Только возьмем залог. Должно быть, штаны.

- Да, да! - радостно загорланили буковские парубки. - Не иначе как штаны!

- Вытряхивайтесь! - велел Данько. - И по доброй воле, а не то стащим и подштанники. Поняли?

Подручные Данилы перемигивались, хихикали.

Чернявый половецкий парубок икал или всхлипывал. Приземистый вдруг рванулся и, свалив одного из буковских, бросился бежать. Его догнали, схватили и, навалившись гурьбой, разули и стянули штаны.

- Обувай свои опорки и катись домой! - пнул его ногою Данила.

Кое-как намотав онучи, парубок обулся, вскочил на ноги и отбежал в сторону.

- Буковские бандюги! Зеленые! Порешу! Не суйтесь в Половцы!

- Гавкай, гавкай! Мы тебя боимся, как прошлогоднего снега.

- Ну, а ты чего стесняешься? - подступил Данила к чернявому.

- П-п-пустите!.. Ей-богу, не буду! Да пустите... у меня роматиз...

Буковские шалопаи едва не попадали от хохота.

- Если б это летом, так мы б тебя крапивою! Или в роголистник! Дюже сильно помогает!

- А то еще молочаем!

- Ничего! Мы его и так полечим! - причмокнул Данько.

И вдруг к нему шагнула Яринка:

- Пусти его, говорю!

- Ой! - засмеялся Данько.

- Пусти, говорю, гадкий! А то...

- А то что?

- Плюну в глаза!

- А не шутишь?

- Сроду с дураками не шутила!

- А ты знаешь, что тебе за это будет?.. И не сейчас, а потом... потом...

- А этого "потом" не будет!

- "Заплакала Марусина свои карие очи!.." - хрипло пропел Данько. Это про тебя.

- Так вот тебе задаток! - И девушка наотмашь дала Даниле пощечину. Ну? Получил? А сейчас приведу Ригора... с ружжом! Пускай заберет в холодную!

- Ты!.. У-ух ты!.. Ум-м! Ну, подожди!.. Теперь понял: он к тебе стежку протаптывал! К тебе!

- А хотя бы и ко мне? Какое тебе дело? Сосватал? Иль, думаешь, зимой тыкву не найду?..

- Ну, ладно! Назад он на карачках полезет!.. Хлопцы, разгоните девок! А с этим мы пойдем на плотину. Вот смеху будет!.. - Данько повернулся к Яринке: - Не будем его ни бить, ни топить. А будет он на шарварок* камни возить.

_______________

* Ш а р в а р о к - общинная повинность крестьян по починке дорог, плотин (укр.).

Всей гурьбой двинулись к плотине.

Там еще с осени навозили штабель камней исправлять шоссе.

Камни смерзлись, и первый булыжник едва вывернули. Когда набралось три или четыре, Данько махнул рукой:

- Хватит!.. Еще ж и погонщик будет. - Толкнул половецкого под бок: Эй, как тебя кличут?

- Павло...

- Ну вот, Павлуха, придется тебе эти камни по ту сторону плотины возить. Держи полу.

Парубки, хохоча, наложили камней в полу Павлухиного кожуха, а один еще и сел на него верхом.

- Н-но, дохлятина!.. Прицепите ему хребтуг с сечкой, а то овес не уродился!

И Павло, пошатываясь и поскальзываясь, понес свою позорную ношу.

- Братики... ох... нет сил... роматиз...

- Айда, девки! - прогундосила Мария Гринчишина. - Так они до утра играть будут. И вовсе не смешно.

Склонив голову на плечо, Яринка постояла с минуту и тоже пошла. Из-за этой покорности Павла она перестала его жалеть.

"Пускай возит... Если есть сила камни таскать, то мог бы и драться..."

А сердце у нее щемило. И знала, что позднее, как минует сегодняшняя злость, она его пожалеет. И станет плакать над его покладистым характером. И осудит себя за бессердечность, за то, что не согрела его добрым словом, не взяла с собою, как дорогую находку. Но произойдет это не сегодня... И станет ждать его еще и еще... но только он уже не придет. И ждать его будет всю жизнь - тихого и красивого... и беспомощного, как молитва.

ГЛАВА ПЯТАЯ, в которой Иван Иванович касается некоторых

аспектов альтруизма

Вот уже с неделю, как я состою в должности придворного цирюльника у бывшего пана Бубновского. Сергей Львович день ото дня слабеет и лежит пластом. Доконает, видно, деда неприятная старческая болезнь.

Возила его невестка в волостную больницу, но там осмотрели и махнули рукой: куда такого древнего! Сейчас тут и молодым не хватает места. Да к тому же двойная операция!.. Надо было бы лет пять назад.

Поручили нашему фельдшеру Диодору Микитовичу изо дня в день, дважды в сутки, спускать старику мочу катетером. А там, мол... И врач, глядя на измученную женщину поверх очков, сложил указательные пальцы друг на друга - крест...

Диодор Микитович ходил к больному без особого желания, потому как "приношения" от учительницы брать побаивался.

Выходя, он только возмущенно кряхтел и чмокал губами: мол, живучий, каналия!

То обстоятельство, что Сергей Львович был когда-то действительным статским советником, не прибавляло Фастивцу славы, так как штатский генерал давно уже не имел никакой власти, к тому же частенько страдал тяжелой формой сенильного психоза.

- Ну ты гляди, что выделывают! - говаривал фельдшер в те минуты, когда старик терял чувство реальности и пребывал в каком-то совершенно ином мире. - А ишо бывшой помещик!.. Вот канальство!.. Таких, мадам, надобно тайно умерщлять, оне не токи для родственников, но и для медицины совсем не нужные... Ну, что с них возьмешь... Каналии все-таки эти старцы... Вы, мадам Бубновская, не так чтоб сильно сумливайтесь, они врежут дуба вскорости... До сиданья!

Старик же, когда приходил в себя после припадка психоза, был твердо уверен, что "Ниночка - благо'одная женщина" и не даст ему умереть.

А Ниночка в ответ вымученно улыбалась и, стыдливо отвернув лицо, может, в сотый раз за день подавала ему подставное судно.

Нина Витольдовна и кормит его с ложечки. Я знаю, как это тяжко отдавать себя всего, не требуя ничего взамен. Это значит - служить человеку, как богу, ведь и от бога люди прибыли не имеют.

Альтруизм, на мой взгляд, есть наивысшая степень гуманизма. Служить человечеству легко. А вот попробуй-ка послужить одному отдельно взятому человеку, зная его недостатки и прихоти, даже зло, которое он причинил людям. Здесь уж великие гуманисты умывают руки и оставляют поле деятельности для чернорабочих от гуманизма - всяческих мелких альтруистов. Я не хочу открывать секрета, кто мне милее.