Николай Мисюк - Ночной вызов

Ирину с детства привлекала профессия швеи. Никто из девчонок лучше нее не наряжал своих кукол. Уже в восьмом классе на старенькой зингеровской машинке кастелянши тети Кати Ирина обшивала всех своих подружек. Никто не удивился, когда после школы она поступила в профессионально-техническое училище швейников, на отделение конструкторов-модельеров женской одежды. Все - и детдомовские воспитатели, и друзья-товарищи - понимали, что это - не просто стремление побыстрее получить профессию, стать самостоятельной, определить свое место в жизни, но и призвание.

Безудержная фантазия, чувство формы и цвета, способность к рисованию, завидное трудолюбие быстро привлекли к талантливой девочке внимание преподавателей и мастеров, Ирины работы не раз отмечались призами на областных и республиканских выставках. Ей прочили блестящее будущее, и не без оснований - на распределении заведующие двумя швейными ателье насмерть разругались, чтобы заполучить к себе будущую законодательницу мод.

На первых порах самостоятельная работа приносила Ирине одни только радости. Ей дали комнату в общежитии, даже самые капризные и избалованные клиентки не чаяли в красивой, внимательной и терпеливой закройщице души. Появились деньги - почти после каждого удачно сшитого платья, костюма заказчицы совали в кармашек Ириного халата то пятерку, то десятку; на очередь к ней записывались за два-три месяца.

Сначала эти подачки вгоняли Ирину в краску. Она отказывалась, пыталась вернуть деньги. Над ней добродушно посмеивались: чумная! Потом она привыкла: другие закройщицы тоже брали и вовсе не переживали по этому поводу. После скромной детдомовской жизни потянуло к роскоши: на обед не в столовую за два квартала, а в соседний ресторан; сапоги не отечественные, за 80 рублей, а австрийские за 150; в отпуск - не на южный берег Свислочи, как шутили подружки, а на южный берег Крыма... Все это требовало денег, и не малых, в зарплату никак не вложишься, так что хочешь - не хочешь, а угодливо улыбайся и благодари.

Красивая, веселая, элегантно, модно одетая, Ирина всегда была окружена молодыми людьми, хотя сама оставалась к ним равнодушной. Сверстники ее не занимали, как ни странно, интерес у Ирины вызывали только мужчины, которые были значительно старше ее. Впрочем, ничего странного в этом не было. Впечатлительная, эмоциональная, она всю жизнь, порой сама того не сознавая, страдала от отсутствия отцовской ласки, отцовской поддержки. Она даже мысли не допускала, что с очередным ухажером можно, например, поговорить о чем-то сокровенном, о том, что наболело, что можно было бы доверить отцу. Товарищи, просто товарищи по туристским поездкам, по шумным вечеринкам, по хождениям в кино и театры - все притязания на большее Ирина решительно отклоняла.

Уже в больнице, оправившись после операции, она не раз пыталась вспомнить, сообразить, что с нею случилось. Шаг за шагом, минуту за минутой прослеживала весь тот последний день и вечер - и ничего не находила. Работала во вторую смену, освободилась в девять, забежала в общежитие, переоделась, пошла к подружке в гости. Дома собралось много молодежи, было весело. Магнитофон, гитара, потрескивающие и оплывающие воском в высоких подсвечниках свечи. Было вино, и она выпила целый бокал и танцевала, меняя партнеров, до головокружения - все, как обычно, как уже случалось десятки раз. Ах, да, там был кто-то, кого она видела впервые. Какой-то мужчина, замкнутый, хмурый. Он много курил и не сводил с нее тяжелого, напряженного взгляда. Ей это было неприятно, она вспомнила, что все время старалась спрятаться от его широко поставленных глаз с белками в красных прожилках за чьи-то спины. За весь вечер он так ни разу к ней и не подошел, и не заговорил, и Ирина успокоилась. В первом часу, когда веселье еще было в самом разгаре, она тихонько улизнула из дому - первая смена начиналась в семь утра, Ирина знала - стоит только не выспаться, и головные боли обеспечены. А когда болит голова, становишься раздражительной, злой, это тут же передается клиенткам, - так недалеко и до жалоб, не то что до благодарностей; между тем клиентурой своей Ирина дорожила.

Она быстро шла по пустынной, плохо освещенной улице, погруженная в свои мысли, когда возле сквера кто-то догнал ее и взял за руку. Да, да, взял за руку и потащил в сквер, а когда она сдавленно вскрикнула, зажал ей рот ладонью. От ладони остро пахло табаком, Ирине стало дурно от этого запаха, и она потеряла сознание.

Что было потом? Этого она не знала. Доктор Мелешко, выхаживавшая ее, рассказала, что Ирину подобрали утром, но не у входа в сквер, а в глубине, возле красных будок телефонов-автоматов, и без сознания привезли на машине "скорой помощи" в больницу.

Подругу, навестившую ее незадолго перед выпиской, Ирина расспросила о мужчине, который так угрюмо разглядывал ее там, на вечеринке. Она сказала, что это - какой-то приятель мужа, бульдозерист, работает в Заполярье, был у них проездом, назавтра утром уехал - словно в воду канул. Он ли был во всем виноват - этого Ирина утверждать не могла: не видела, не знала. Мало ли мужчин, у которых руки пахнут табаком... В душе она чувствовала - он, но попробуй докажи. Душа - материя тонкая... Что ему было нужно? Сумочку с деньгами не взял, ее подобрали прохожие. Хотел изнасиловать, кто-то или что-то помешало, ударил чем-то тяжелым по голове и бросил на дорожке? Кто его знает... Тип явно уголовный, от таких всего можно ожидать.

Гораздо больше, чем о бульдозеристе из Заполярья, едва не убившем ее, Ирина думала о профессоре Пескишеве - о том, кто ее спас. Там, в больнице, ей казалось, что она видела его какое-то очень короткое мгновение, словно сквозь туман, но видение это навсегда осталось в ней. Потом, позже, доктор Мелешко подробно рассказала Ирине обо всем, что произошло в ту ночь, и она почувствовала жгучий интерес к человеку, который буквально возвратил ее с того света. Этот интерес питался и поддерживался еще и тем, что, выписавшись, Ирина обнаружила, что стала совершенно равнодушна к своей работе. Все, что совсем недавно радовало глаз и ласкало слух - пестрый перелив тканей, стрекот швейных машин, заискивающий шепоток заказчиц, - все потеряло смысл. Ею овладел беспричинный страх - все казалось чуть не на каждом шагу, что вот-вот кто-то схватит за руку и потащит куда-то в темноту.

Ирина рассказала о своем состоянии доктору Мелешко. Она дала ей адрес Федора Николаевича и посоветовала написать ему.

- Голубушка, это только кажется, что вы уже здоровы. Слишком сильным оказалось потрясение, думаю, что вы еще тяжело больны, - сказала ей Зося Михайловна. - Вам нужно подлечить нервы, иначе все это может плохо кончиться. Если Федор Николаевич согласится вас принять, - а я не сомневаюсь, что он это сделает, постарайтесь подлечиться у него.