Владимир Набоков - Подвиг

На душe у него было безпокойно, а это съ нимъ бывало послeднее время не часто. Появленiе Мартына не только взволновало его, какъ нeжный отголосокъ университетскихъ дней, - оно еще было необычайно само по себe, - все въ Мартынe было необычайно, - этотъ грубоватый загаръ, и словно запыхавшiйся голосъ, и какое-то новое, надменное выраженiе глазъ, и странныя темныя рeчи. Но Дарвину, послeднее время жившему такой твердой, основательной жизнью, такъ мало волновавшемуся (даже тогда, когда объяснялся въ любви), такъ освоившемуся съ мыслью, что, послe тревогъ и забавъ молодости, онъ вышелъ на гладко мощеную дорогу, - удалось справиться съ необычайнымъ впечатлeнiемъ, оставленнымъ Мартыномъ, увeрить себя, что все это была не очень умная шутка, и что, пожалуй еще нынче, Мартынъ появится опять. Онъ уже былъ въ смокингe и разглядывалъ въ зеркалe свою мощную фигуру и большое носатое лицо, какъ вдругъ позвонилъ телефонъ на ночномъ столикe. Онъ несразу узналъ далекiй, уменьшенный разстоянiемъ голосъ, зазвучавшiй въ трубкe, ибо какъ-то такъ случилось, что онъ никогда не говорилъ съ Мартыномъ по телефону. "Напоминаю тебe мою просьбу, - мутно сказалъ голосъ. - Я пришлю тебe письма на-дняхъ, пересылай ихъ по одному. Сейчасъ уходитъ мой поeздъ. Я говорю: поeздъ. Да-да, - мой поeздъ..."

Голосъ пропалъ. Дарвинъ со звономъ повeсилъ трубку и нeкоторое время почесывалъ щеку. Потомъ онъ быстро вышелъ и спустился внизъ. Тамъ онъ потребовалъ расписанiе {231} поeздовъ. Да, - совершенно правильно. Что за чертовщина...

Въ этотъ вечеръ онъ никуда не пошелъ, все ждалъ чего-то, сeлъ писать невeстe, и не о чемъ было писать. Прошло нeсколько дней. Въ среду онъ получилъ толстый конвертъ изъ Риги и въ немъ нашелъ четыре берлинскихъ открытки, адресованныхъ госпожe Эдельвейсъ. На одной изъ нихъ онъ высмотрeлъ вкрапленную въ русскiй текстъ фразу по-англiйски: "Я часто хожу съ Дарвиномъ въ мюзикъ-холли". Дарвину сдeлалось не по себe. Въ четвергъ утромъ, съ непрiятнымъ чувствомъ, что участвуетъ въ дурномъ дeлe, онъ опустилъ первую по датe открытку въ синiй почтовый ящикъ на углу. Прошла недeля; онъ опустилъ и вторую. Затeмъ онъ не выдержалъ и поeхалъ въ Ригу, гдe посeтилъ своего консула, адресный столь, полицiю, но не узналъ ничего. Мартынъ словно растворился въ воздухe. Дарвинъ вернулся въ Берлинъ и нехотя опустилъ третью открытку. Въ пятницу, въ издательство Зиланова зашелъ огромный человeкъ иностраннаго вида, и Михаилъ Платоновичъ, всмотрeвшись, узналъ въ немъ молодого англичанина, ухаживавшаго въ Лондонe за его дочерью. Ровнымъ голосомъ, по-нeмецки, Дарвинъ изложилъ свой послeднiй разговоръ съ Мартыномъ и исторiю съ пересылкой писемъ. "Да, позвольте, - сказалъ Зилановъ, позвольте, тутъ что-то не то, - онъ говорилъ моей дочери, что будетъ работать на фабрикe подъ Берлиномъ. Вы увeрены, что онъ уeхалъ? Что за странная исторiя..." "Я сперва думалъ, что онъ шутитъ, - сказалъ Дарвинъ. - Но теперь я не знаю, что думать... Если онъ дeйствительно - ". "Какой, однако, сумасбродъ, - сказалъ Зилановъ. {232} - Кто бы могъ предположить. Юноша уравновешенный, солидный... Просто, вы знаете, не вeрится, тутъ какой-то подвохъ... Вотъ что: прежде всего слeдуетъ выяснить, не знаетъ ли чего-нибудь моя дочь. Поeдемте ко мнe".

Соня, увидeвъ отца и Дарвина и замeтивъ что-то необычное въ ихъ лицахъ, подумала на сотую долю мгновенiя (бываютъ такiе мгновенные кошмары), что Дарвинъ прieхалъ дeлать предложенiе. "Алло, алло, Соня", - воскликнулъ Дарвинъ съ очень дeланной развязностью; Зилановъ же, тусклыми глазами глядя на дочь, попросилъ ее не пугаться и тутъ же, чуть ли не въ дверяхъ, все ей разсказалъ. Соня сдeлалась бeлой, какъ полотно, и опустилась на стулъ въ прихожей. "Но вeдь это ужасно", - сказала она тихо. Она помолчала и затeмъ легонько хлопнула себя по колeнямъ. "Это ужасно", - повторила она еще тише. "Онъ тебe что-нибудь говорилъ? Ты въ курсe дeла?" - спрашивалъ Зилановъ. Дарвинъ потиралъ щеку, и старался не смотрeть на Соню, и чувствовалъ самое страшное, что можетъ чувствовать англичанинъ: желанiе заревeть. "Конечно, я все знаю", - тонкимъ голосомъ кресчендо сказала Соня. Въ глубинe показалась Ольга Павловна, и мужъ сдeлалъ ей знакъ рукой, чтобы она не мeшала. "Что ты знаешь? Отвeчай же толкомъ", - проговорилъ онъ и тронулъ Соню за плечо. Она вдругъ согнулась вдвое и зарыдала, упершись локтями въ колeни и опустивъ на ладони лицо. Потомъ - разогнулась, громко всхлипнула, словно задохнувшись, переглотнула и вперемежку съ рыданiями закричала: "Его убьютъ, Боже мой, вeдь его убьютъ..." "Возьми себя въ руки, - сказалъ Зилановъ. {233} - Не кричи. Я требую, чтобы ты спокойно, толково объяснила, о чемъ онъ тебe говорилъ. Оля, проведи этого господина куда-нибудь, - да въ гостиную же, ахъ, пустяки, что монтеры... Соня, перестань кричать! Испугаешь Ирину, перестань, я требую..."

Онъ долго ее успокаивалъ, долго ее допрашивалъ. Дарвинъ сидeлъ одинъ въ гостиной. Тамъ же монтеръ возился со штепселемъ, и электричество то гасло, то зажигалось опять.

"Дeвочка, конечно, права, что требуетъ немедленныхъ мeръ, - сказалъ Зилановъ, когда онъ вмeстe съ Дарвиномъ, опять вышелъ на улицу. - Но что можно сдeлать? И я не знаю, все ли это такъ романтически авантюрно, какъ ей кажется. Она сама всегда такъ настроена. Очень нервная натура. Я никакъ не могу понять, какъ молодой человeкъ, довольно далекiй отъ русскихъ вопросовъ, скорeе, знаете, иностранной складки, могъ оказаться способенъ на... на подвигъ, если хотите. Я, разумeется, кое-съ-кeмъ снесусь, придется, возможно, съeздить въ Латвiю, но дeло довольно безнадежное, если онъ дeйствительно попытался перейти... вы знаете, такъ странно, вeдь я же, да, я, - когда-то сообщалъ фрау Эдельвейсъ о смерти ея перваго мужа".

Прошло еще нeсколько дней. Выяснилось только одно: нужно терпeнiе, нужно ждать. Дарвинъ отправился въ Швейцарiю, - предупредить Софью Дмитрiевну. Все было сeро, шелъ мелкiй дождь, когда онъ прибыль въ Лозанну. Повыше въ горахъ пахло мокрымъ снeгомъ, капало съ деревьевъ: ноябрь вдругъ отсырeлъ послe первыхъ морозовъ. Наемный автомобиль быстро довезъ его до деревни, {234} скользнулъ шинами на поворотe и опрокинулся въ канаву. Шоферъ только расшибъ себe руку; Дарвинъ всталъ, нашелъ шляпу, стряхнулъ съ пальто мокрый снeгъ и спросилъ у зeвакъ, далеко ли до усадьбы Генриха Эдельвейса. Ему указали кратчайшiй путь, - тропинкой черезъ еловый лeсъ. Выйдя изъ лeсу, онъ пересeкъ проeзжую дорогу и, пройдя по аллеe, увидeлъ зелено-коричневый домъ. Передъ калиткой, на темной землe, остался послe его прохожденiя глубокiй слeдъ отъ резиновыхъ узоровъ его подошвъ; этотъ слeдъ медленно наполнился мутной водой, а калитка, которую Дарвинъ неплотно прикрылъ, черезъ нeкоторое время скрипнула отъ порыва влажнаго вeтра и открылась, сильно качнувшись. Погодя на нее сeла синица, поговорила, поговорила, а потомъ перелетeла на еловую вeтку. Все было очень мокро и тускло. Черезъ часъ стало еще тусклeе. Изъ глубины печальнаго, бураго сада вышелъ Дарвинъ, прикрылъ за собой калитку (она тотчасъ открылась опять) и пошелъ обратно - тропинкой черезъ лeсъ. Въ лeсу онъ остановился и закурилъ трубку. Его широкое коричневое пальто было разстегнуто, на груди висeли концы разноцвeтнаго кашнэ. Въ лeсу было тихо, только слышалось легкое чмоканiе: гдe-то, подъ мокрымъ сeрымъ снeгомъ, бeжала вода. Дарвинъ прислушался и почему-то покачалъ головой. Табакъ, едва разгорeвшись, потухъ, трубка издала безпомощный сосущiй звукъ. Онъ что-то тихо сказалъ, задумчиво потеръ щеку и двинулся дальше. Воздухъ былъ тусклый, черезъ тропу мeстами пролегали корни, черная хвоя иногда задeвала за плечо, темная тропа вилась между стволовъ, живописно и таинственно. {235}