Юрий Нагибин - Бабье царство

- Как амбразуру! - усмехнулся Жан.

- Будя зубы-то скалить! Настеха все ж таки дамка, а та - девчонка, дитя.

- Ладно защищать-то!

- Смотри, Жан, при других не ляпни, бабы за Настеху зараз поувечат.

- Больно вы тут большую власть забрали!..

- А то как же - бабье царство!

- Сроду я бабьим подгузником не был, - проворчал Жан...

...Изба Анны Сергеевны. В галифе, на босу ногу, в трикотажной рубахе в горнице сидит, отдыхает пожилой - тип старого шофера - муж Анны Сергеевны. Он уже и в газету заглянул и сейчас, отложив в сторону очки, наблюдает мечущуюся по горнице супругу. Его взгляд словно приклеен к Анне Сергеевне, глаза, как шарнирные, поворачиваются в ее сторону, ловя каждое движение ее плотно сбитого тела, коротких, круглых, с ямочками над локтями, загорелых рук.

- Хватит суетиться, - говорит он. - Отдохнула бы.

- На то ночь есть, - отвечает Анна Сергеевна, продолжая судорожно хозяйствовать. Это у нее от волнения встречи, от смущенной отвычки, что в доме мужчина, от радости, в которую еще трудно поверить.

Снова округло заходили в глазных орбитах голубые шары Матвея Игнатьевича. Анна Сергеевна, как и всякая женщина, даже спиной чувствовала настойчивый взгляд, и все валилось у нее из pyк: рогач, спички, конфорка. Разбив фаянсовую чашку, она не выдержала:

- Чего ты мне под руку глядишь?!

- Ты о чем, Аня?

- Уставился тоже...

- Да ведь соскучился! - Матвей Игнатьевич поднялся.

- Шш!.. - Анна Сергеевна кивнула на черную горницу.

- А долго она еще тут торчать будет? - шепотом спросил Матвей Игнатьевич.

Он недооценил чуткого слуха председательницы.

- Да ушла я, ушла, молодожены, чтоб вам ни дна ни покрышки! - раздался голос Надежды Петровны.

- Не слушай ты его... дуролома! - крикнула в сердцах Анна Сергеевна.

В ответ лишь хлопнула входная дверь.

- Холерик тебя побери! - накинулась на мужа Анна Сергеевна - Ты зачем Надьку обидел?

- Да ведь хочется вдвоем побыть...

- А Надьке не хочется?.. Но вдвоем ей не с кем, а одной, чтобы горе свое выплакать, негде. Нету у нее своего угла. Мы все отстроились, а она по чужим хатам мается.

- Ань, ну скажи на милость, почем я мог знать, что у председательши своей хаты нема?

- Вот и нема! Ей район добрую хату поставил, а Надька ее под школу отдала. И вообще, хочешь со мной ладом жить, Надьку пальцем не задевай!

- Ишь ты! - ревниво сказал Матвей Игнатьевич. - Какое сокровище!

- Да, сокровище! - твердо сказала Анна Сергеевна. - Знаешь, как окрест люди бедствуют! Лебеду в муку подмешивают, крапивными щами пробавляются, запушенкой - по большим праздникам. У нас в Конопельках одно бабье, а мы такой жизни и до войны не видели. И все - от Надькиного таланта, от ее великой ограбленной души! - Неожиданно для себя самой Анна Сергеевна всхлипнула.

Матвей Иванович тихо обнял жену за плечи.

- Не серчай... не знал я, право, не знал...

...Выйдя от своей подруги, Надежда Петровна наткнулась на тоскующую, неприкаянную Настеху.

- Настя!.. Настеха!.. - позвала она, но девушка сделала вид, что не слышит, и скрылась в бузиннике.

Не так-то легко отделаться от председательницы. Надежда Петровна тоже вломилась в бузинную заросль и возле речки перехватила Настеху.

- Чего убегаешь? - спросила она, заглядывая в измученное лицо девушки с выплаканными, в черных окружьях глазами.

- А я тебя не видела, - соврала Настеха

- Хочешь, погадаем? - предложила Петровна

- Пустое! - отмахнулась Настеха

- Тебе ж раньше нравилось?.. Айда до Комарики, у нее ярый воск есть. Будем его лить, ты своего суженого увидишь.

Настеха передернула плечами.

- Пустое!..

- Ладно, девка, хватит тьму наводить, меня бы хоть постыдилась!.. Ты вон ждешь, тоскуешь, надеешься, а мне кого ждать, мне на что надеяться?

На высоком бугре над рекой красиво стала скамейка, а на скамейке, робко держась за руки, сидели Дуняша и узкоплечий паренек с детски хохлатой макушкой. На лице Петровны - давешняя нежность, радость, затаенная боль.

- Вишь... - Она взяла Настеху за руку. - Кабы не ты, не было б у них счастья.

И что-то отпустило Настеху.

- Пойдем до Комарихи, - сама предложила она... ...Они подошли к невзрачной избе Комарихи.

- Хозяйка, принимай гостей! - крикнула с порога Надежда Петровна.

Появляется Комариха, в белой кофте, в чистой, стиранной юбке, в пучочке сивых волос торчит старинный роговой гребень.

- Заходите... - говорит она без особого восторга - Только тихо.

- Аль боишься - мышей распугаем?

- Нет, мой старичок отдыхать прилег.

- Он с того света пожаловал или ты, мать, последнего ума решилась? осведомилась Петровна.

На ее громкий голос из горницы вышел в домашней затрапезе знакомый нам старик садовник.

- Это что же значит? - потрясенно спрашивает Петровна

- А мы того, значит... - смущается дед, - решили сочетаться...

- Поздравляю... - все еще в обалдении сказала Надежда Петровна Ладно, старая... тьфу ты, молодуха, дай нам воску.

- Гадать надумали?..

Выйдя от Комарихи, Надежда Петровна и Настеха поглядели друг на дружку и громко, с наслаждением расхохотались...

..А потом, при свечах, они лили воск в большую фаянсовую чашу с водой. Надежда Петровна истапливала светлый, чистый ком в прозрачную воду, воск застывал на дне чаши причудливым узором, а Настеха вглядывалась в этот узор с надеждой и жадностью, веря сердцем, вновь ставшим детским, что она узнает свою судьбу. Но ведь с давних времен Ярилы для всех девушек истаявший воск находит последнее воплощение в облике светлого воина на светлом коне.

Верно, и Настеха не была исключением, и со дна чаши к ее глазам воспарял тот же образ, вечный образ девичьей мечты. И она была счастлива...

...Гирлянды лампочек горят над деревенской площадью. Длинные столы уставлены снедью и питьем. Шум. Музыка. Смех. Песни, визг. Богатырски гуляют Конопельки, справляя победу своих мужиков над гитлеровской Германией, восславляя добрыми тостами живых и погибших. Уже не первый час идет веселье, лица порядком раскраснелись, и в празднике наметился вполне законный разнобой.

И тут, взобравшись на скамейку, Анна Сергеевна замахала руками, требуя внимания, и закричала зычно:

- Слухай сюда!.. Слухай, бабы, слухай, весь народ!.. - И было что-то в ее голосе, отчего затих шум и развалившийся праздник вновь обрел стержень. - Давайте выпьем полную чарку за Надежду Петровну, за нашу колхозную мать!

- Будь здорова, мати!

- Счастья тебе и долгой жизни!

- Сто лет без печали!..

- За доброту и гнев спасибо!..- слышатся искренние голоса.

К Петровне тянутся с чарками ее верные соратницы, делившие с ней все тяготы военного лихолетья, сивые колхозные деды, молодняк, с ней чокаются и блистательные кавалеры, еще не испытавшие на себе ни доброты ее, ни гнева. Петровна всем кланяется в пояс, но впервые речистая председательница не может слова вымолвить - ей слезной влагой забило горло. Почтительно сдвигает с ней бокал инструктор райкома Якушев.