Николай Наседкин - Люгер

Я готов был уже садануть с размаху топором по ветровому стеклу, как вдруг, уже слегка подостыв, резонно сам себя спрашиваю: а зачем же в лесу богомерзко стеклом сорить? И тогда я аккуратно и слегка тюкаю обушком по стеклу раз за разом. Оно раззвездивается-туманится паутинами трещин. Точно так же я разукрашиваю-порчу заднее стекло и боковые.

Ну, не-е-ет, этого мало! Пускай-ка заплатит за деревца сполна и подороже. Я откладываю люгер на траву, ухватываю топорище двумя руками, размахиваюсь от души и ахаю по правому переднему колесу, целясь попасть бритвенно-острым уголком. Пробиваю с первого удара -- колесо устало пшикает и оседает Я перехожу к следующему...

Когда я приканчиваю последнее колесо, хозяин тачки, перестав выть и стонать, переходит на отборный мат и проклятия, начинает корячиться-подниматься с колен, выдавливая кулаками глаза. Лицо его багровится страшными волдырями.

-- Сволочь! Падлюга! Раздолбай грёбаный! Убью, сука! -- ревёт-плачет он.

И вот тут я поступаю жестоко и глупо. Я, как мавр, сделавший своё правое дело, должен был уйти. А вместо этого, услыхав угрозы и припомнив мгновенно, как хряк этот только чудом не врубил мне топором в позвоночник, я подхватываю люгер с травы и судорожно, в упор, буквально с двух шагов, всаживаю новый заряд ему в морду...

И тут сзади визжат тормоза. Я оборачиваюсь -- патрульный канареечный уазик. Из него выскакивают два мента. У переднего, рядового, рвется с поводка овчарка; второй, сержант, на бегу расстёгивает кобуру своего "Макарова".

Я инстинктивно, автоматически отбрасываю люгер в сторону...

3

Чертыхнувшись, я тормознул -- чуть не проскочил свой поворот.

Асфальт убегал от реки вправо, а мне надо было сворачивать вместе с руслом налево. Дальше, вплоть до огорода предстояло трястись ещё треть пути по колдобистой грунтовке. От бордового "жигуля" я отмахал, фантазируя, уже километра три. Я вспомнил ленивый уничижительный взгляд браконьера, его наглый мерзкий голос...

Чёр-р-рт, ну, почему у меня нет люгера!

И тут я рассвирепел, психанул всерьёз: да при чем тут люгер?! Самому надо мужиком быть! И не такой уж этот гад здоровый -- если прищуриться. И не такой уж он крутой - на понт берёт. Сам ему поддался, отступил -- так какой тут, к чертям собачьим, люгер? Раз-маз-ня в кепочке!

И до того мне стало тошно на душе, погано. Да сколько ж можно отступать и тушеваться? Так и ходить всю жизнь на полусогнутых? А эти сволочуги в галифе так и будут в душу плевать безнаказанно? Ублюдки!.. И сам я ублюдок, если сейчас не вернусь!

Накачал я себя под завязку -- дышать стало невмоготу. Рядом, в ложбинке у ручья, -- куча валежника. Я соскочил с велосипеда, выбрал увесистую сучковатую дубину с руку толщиной, пристроил её сзади рюкзака на багажник. И -- рванул. Я крутил-накручивал педали стоя, словно спуртовал в престижной велогонке.

Уже через считанные минуты я подлетел к тому злополучному месту. Красных сволочных "Жигулей" не было. Над травой торчали сиротливо тонкие пеньки, да валялись кучками обрубленные ветки.

Сверху всё так же немилосердно палило-жгло солнце. В траве под ногами что-то золотилось-сверкало, похожее на стреляную гильзу. Нагибаться не хотелось. Вообще, не хотелось ни двигаться, ни думать, ни говорить.

Ничего не хотелось.

Я взгромоздился кое-как на велосипед и поехал домой.

1995 г.