Николай Наседкин - Трудно быть взрослой

- Ир, ты чего? Случилось что-нибудь?

- Это у тебя каждую ночь случается, а мне случаться не с кем, я ж не корова!

- Да ты что, Ира? - испуганно вскрикнула Лена. - Да разве можно так? Ты что, завидуешь?..

- Я? Я завидую? - взвизгнула Ирка. - Да мне противно на тебя смотреть! Рвать тянет! Дура ты! Глазищи - с тарелки, а ничего не видишь... "Ах, Стасичек, мой Стасичек, ты мене лю-ю-юбишь?" - передразнила она зло. - Да таких, как ты, тёлок у него уже стадо целое! Я, как дура тоже, думала пожмётся, пообнимается и затихнет. А она - влюбимшись! Ты иди, иди, посмотри ещё, что за письма к нему идут. Я-то знаю, ведь тоже на "В" фамилия начинается... Чёрт-те что, нет и нет мне письма, а ему одно за другим, одно за другим, и все бабским почерком подписаны. И сейчас опять... Э, э, э, ты чего? Вот квёлая!..

Лена разлепила белые губы и прошептала:

- Нет, ничего, я слушаю... Я очень внимательно слушаю...

Потом, когда Ирка ушла, Лена дрожащими от нетерпения руками натянула платьишко, кое-как причесалась, злясь на непокорные волосы, и, даже не закрыв двери, сбежала вниз. У разделённого на ячейки почтового ящика, к счастью, никого не было. Лена зачем-то воровато оглянулась и схватила толстую пачку писем на "В". Конверты то и дело выскальзывали из рук и шлепались на пол. Воронову... Варнадзе... Вабуровой... Виноватых... Варнаковой... Есть! Лена несколько секунд подержала конверт, на котором округло и красиво было выведено - Ворожейкину Станиславу Николаевичу - потом сложила его пополам, засунула в кармашек платья и зажала его крепко-крепко рукой.

Она несколько раз вынимала его в комнате, снова и снова вчитывалась в обратный адрес: г. Тамбов, ул. Энгельса, дом N 8, кв. 31, и неразборчивая подпись, -но распечатать так и не решалась. Потом хотела отнести и положить на место. Наконец, устав от этого, чувствуя, что вот-вот заплачет, она решила: если он не придет до четырёх часов, тогда она вскроет письмо, а там - что будет, то и будет. Лена завела будильник и поставила звонок на четыре. Она включила на магнитофоне пленку с Аллой Пугачевой почти на полную громкость и легла на постель. Главное, ни о чём не думать! Всё объяснится! Не может быть!..

Когда, когда пришла любовь?

Сама не знаю...

Не знаю, мама!

Позвал он

Я за ним иду...

Хотелось что-нибудь разбить. В груди было больно. Она лежала долго. Вставала только менять кассеты в магнитофоне. Потом взяла с тумбочки тетрадь с рассказами Стаса и открыла наугад.

"...Ветреная тощая секундная стрелка, на бегу чмокнув очередной клинышек на циферблате, сразу устремлялась дальше. Минутная уже более добротно, по-родственному, расцеловывала каждый клинышек в обе щеки и вперевалочку направлялась к следующему. Часовая, толстуха и коротышка, основательно впивалась взасос и потом опять впадала в полудрёму до следующей встречи..."

"Господи, это же всё надуманно, манерно! - подумала Лена и испугалась. -Я уже придираюсь... Ведь мне нравилось это! Ведь нравилось же!.."

Будильник взорвался неожиданно. "Что же это? Почему он не пришёл?" мелькнуло в голове, и вдруг Лена поймала себя на мысли, что втайне рада этому. Она медленно встала, медленно выключила музыку, медленно отрезала приготовленными заранее ножницами узкую полоску от конверта.

"Здравствуй, Стас... Живы-здоровы... Владик уже говорит "мама" и "баба"... Купили сервант... Вышлю деньги позже... Что там за филологичка у тебя? Верю, что она глупая и смешная, но - хотя я женщина современная - не забывай, что жена твоя! Как бы баловство не завело тебя далеко: эти цыплята способны на глупости. Скоро приедешь, так что ответа не жду... Целую тебя в твои гусарские усы... Жду... Марина".

- Ну вот, всё понятно, - спокойно сказала Лена, и сама удивилась тому, как она это спокойно сказала. Она аккуратно сложила письмо, засунула его в конверт и хотела опять спрятать в кармашек платья, но, очнувшись, брезгливо бросила на стол и прихлопнула книгой. В голове вертелись путаные мысли:

"Ей он обо мне написал, а мне о ней - ни слова: плохо это или хорошо? Впрочем, для кого плохо? Для меня? Для него? Для нее?.. Глупости!.."

Надо было спокойно разобраться. Значит, так: как она сама представляла себе дальнейшее? О дальнейшем она вроде бы и не думала. Где-то в глубине души тёплилась твёрдая уверенность, что они будут всегда вместе, поженятся, что они будут любить, любить и любить друг друга. А он, выходит, и не думал об этом? Или думал? Может, он не любит эту свою Марину? Но зачем тогда сразу писать о ней, Лене, да ещё в таком тоне?..

Голову, казалось, кто-то безжалостный обхватил длинными жёсткими пальцами и всё сильнее сдавливал.

Стас пришел в шестом часу. ещё из коридорчика он весело крикнул:

- Заждамшись? - но осёкся под взглядом Лены. - Что с тобой? Я сейчас объясню...

- Объясни лучше, кто тебе письма пишет? - стараясь говорить спокойно, спросила Лена.

- Мне? Ах, мне?.. Ну, там, есть некотoрые, - противно делая ударение на "тор", растерянно ухмыльнулся Стас.

Лена сейчас только почуяла запах спиртного и заметила блеск в его глазах. "Да он пил сегодня!" Она молча протянула ему письмо. Стас взял его осторожно, посмотрел на адрес, заглянул вовнутрь и потом ласково посмотрел на Лену.

- Ты что же, свинья, не знаешь, что чужих писем читать нельзя, а? Ты что ж, поросенок, думаешь - человек с тобой спать согласился и его не стошнило от этого, так теперь и следить за ним можно? Ну и экземпляр! Нет, тупоумие в человеке допустимо, но оно должно иметь и границы. Это ещё Гюго сказал, дура, запомни!..

Это было ошеломляюще, как удар по лицу. Лена, неуверенно ступая, прошла в коридорчик, повернула в замке ключ, вытащила его и взяла под вешалкой тяжёлый молоток. Стас замолк, хотел улыбнуться, но лицо его побледнело. Он нелепо вытянул вперед руки, ладонями к ней, попятился и упал на кровать.

- Ты, сука... (и дальше вообще непечатно, Иркиными словами), -тихо и раздельно произнесла Лена. -Скажи: Леночка, я тебя люблю, но я даже ноги твои мыть недостоин, потому что я - мразь... Ну!

Тот не успел и звука выдавить, как загремел ключ в двери. Лена отбросила молоток на свою постель и брезгливо сказала:

- Вон!

Входившая Ирка еле успела посторониться и сразу прилипла к Лене - что, да что? Но Лена легла, как была в платье, на кровать, отвернулась к стенке и замерла до самой ночи. Уже часов в двенадцать она наконец почувствовала, что что-то давит ей в бок, убрала этот дурацкий молоток, постелила, легла.

Но так и не сомкнула глаз до самого утра.

6

На следующее утро Лена встала внешне спокойной.

Только синева проступила вокруг глаз, да лицо было чуть белее, чем обычно, и молчаливость заметнее. Она с этого дня резко взялась за учебу: набрала книг в библиотеке, ходила на все консультации, разъясняла Ирке трудные вопросы. Она увлеклась учебой, которая в общем-то всегда давалась ей легко. Но нет-нет, а во время чтения вдруг вспомнится: "Женщины любят только тех, которых не знают! - это ещё Лермонтов писал..." - или что-либо подобное, и такой страшный приступ ненависти подступит к горлу, что начинало тошнить. И не только к нему, но и к себе она чувствовала в такие минуты ненависть и злобу - надо же так ослепнуть!