Вячеслав Иванов - Повесть о Светомире царевиче

«А наказание, страдание — сие дано во искупление. Не токмо добра, но и зла Голгофа есть, Светомире! А загадку как за других принять страдание Христос Распятый разрешил, с креста простирая объятия, чтобы всех в них заключить. 'Да будут все едино'.»

Светомир точно сквозь сон слышал слова Пресвитера: широко раскрытыми, сияющими глазами всматривался он во что-то радостное, что ему предстало:

«Помню», тихо сказал он, «помню как Иисус-Младенец ко мне играться приходил, когда я маленьким был. Его на руках приносила Матерь Его, Дева Пречистая. Такая красивая! И сколь весело с Ними было — и не сказать никак! Сердце Ими полно, выдержать не может. Люблю Их, а разуметь — ничего не разумею».

Смотрел на отрока Иоанн, улыбаяся: «Коли любишь, то и разумеешь. Опричь любви ничего и не надо. 'Всякий любящий рожден от Бога. Бог есть любовь'.» [11] Иоан. 4, 8.

Ничего больше не сказал Пресвитер. И Светомир ничего не спросил. Так, молча, и доехали они до стольного Вышеграда. (403)

Уж восемь раз на сороки святые весну встречали Светомир и спутники его во стране Срединной, а Хорс все не отъезжал от Иоанна. По умолению волхва повелел Пресвитер возвести храмину на подобие той что Епифаний построил в царстве Владаря; и нашелся изограф искусный, который свод и стены расписал по закону, указанному Хорсом а не по уставному ликописанию.

И дозволил Пресвитер в храмине той волхву, сколько ему вздумается по звездам гадать, сам-же про гадания те звездочета не вопрошал; но при первом своем с Симоном Хорсом, после приезда его в Срединное Царство, свидании Иоанн Пресвитер, приняв от волхва заверения, что он царевичу про тайнознание свое ничего говорить не будет, поручил мужу сему, в науках вельми искушенному, обучать Светомира письменам отечественного языка и языкам иноплеменным.

По недолгому времени научился Светомир грамоте не токмо родной свой речи, но и еллинской, и латинской. Читал он с учителем своим творения церкви отцов, их поучения и исповеди богомудрые, духоприбыльные, читал и «отца истории» повествования чудные про судьбы древних народов, царств и царей, про деяния людей доблестных.

Весною, когда преполовилося Светомиру шестнадцать лет, вошел однажды Хорс ко Пресвитеру и, после обычной беседы об учении отрока, сказал: «Великий Государь, слову моему, тебе данному, я по сей день верен остался. Но вот пошел уж царевичу семнадцатый год, и недалече время, в какое ему тяготы царства принять надлежит. Дозволь мне, ныне тому, кто стоит на перепутье всех дорог, и мою тропу ему указать заповедную».

Отвечал Иоанн: «От Светомира ничего утаивать не должно. Покажи ему тропу твою, но убедишься ты, что ересь твоя к нему не пристанет».

— «Не ересь, а гнозис тайный учение наше», вступился Хорс, «и радость света земле возвещает».

Сказал Пресвитер: «Ерезиарх ты, Симон Хорс, но ерезиарх благочестивый, ибо любишь ты свет. Грех же твой великий в том, что человека ты возлюбить не сумел».

— «Вся жизнь моя», вскричал Хорс, «служение человеку: Кефер-Малхут дарует людям свет, какой человек своими силами обресть не может».

Возразил Иоанн: «Ты мнишь, что человека спасти можно, свет и него изливая, яко растение бессловесное водою поливают. Но человек не бессловесная тварь: он Слову, Что в начале было, сопричастен. Не даром 'привел Бог к человеку всех животных полевых и всех птиц (404) небесных, чтобы видеть как он их назовет; и чтобы как наречет человек всякую душу живую, тако и будет имя ей'.

«А человеку Бог Сам нарек имя: '... дам ему белый камень и на нем начертвнное имя, которое никто не знает, кроме того, кто получает'. И даровал ему Имя Свое: 'Вот имя Мое на веки, и памятование о Мне из рода в род'. * Но дар Имени есть испытание великое».

Сказал Хорс: «Свет архонтов небесных в нас пребывает, но недействен он без помощи венца сияющего».

Тихо с силою стал говорить Иоанн: «Воссиять или угаснуть, стать сынами Божьими, или тварью рабской — сие зависит от самого человека, от его свободного выбора, от его изволения. Тем, которые возлюбили Его, 'которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божьими, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, а от Бога родились'.

«Светомир премного возлюбил. Он не мудрствует, он просто видит и слышит вещей истину. Ему свыше защита дана, от духовно ему непотребного, закрываться токмо завесою непроницаемою неразумением сего непотребного. Иди, испытывай его. Коли он вопреки дару своему поймет и примет твое учение, то и быть по тому».

Поклонился Хорс в знак благодарения и еще просьбу иную прибавил: «Дозволь мне. Великий Государь, беседу с царевичем во храмине моей вести. Оно и для глаза, и для уха вразумительнее будет».

Задумался Пресвитер, потом молвил: «И сие тебе дозволяется. Испытывай его как знаешь. Только о стреле, что в угодии Горынских сокрыта, ничего не сказывай: не настала пора».

Весело было Светомиру следовать за Хорсом ходами и переходами кривыми и узкими, подыматься по лестничке крутой во стене сокрытой. Дивился он, войдя в храмину низкую, круглую, по своду и стенам расписанную, курильницами округ уставленную и слабо освещенную возженным пятисвечником.

Указал Хорс Светомиру на седалище, шелком обтянутое, для него уготованное, а сам, огромный, прям стал перед ним и длинным жезлом прикоснулся к одной из курильниц. Дымом тонким, благовонным застило весь покой.

Стал Светомир разглядывать роспись свода, и сквозь дым колеблющийся (405) видит: Дева превыше всех сидит светозарная на престола царском. Головою поникла, и венец к ногам ее упал.

Сказал Хорс: «Видишь, царевич, сколь печальна Дева Светозарная: низведен свет ее долу и рассеялся по земле. Тьма его объяла. Сумрак настал. Но не иссякла на земле сила солнечная, и луч ее, магниту подобно, тянет к себе светы, рассеянные и плененные во всех планетах и созвездиях мирских. И собираются светы сии в единое средоточие образуют венец державы и славы. А персть земная, тьмою повитая вернется к царю тьмы».

— «Вот еще, какой такой царь тьмы? Детей им пугать — что ли?» вскричал, смеяся, Светомир. «Не царь он вовсе, и силы в нем нет дольнее превозмочь. Свет во тьму светит, и не свет ото тьмы, а тьма ото света бежит. Земную персть свет пречистый не покидает, а преображает: она от него белою становится яко одежды Христа при Преображении».

— «Нет, царевич», печально вступился Хорс. «Весьма ты заблуждаешься: свет тот рассеянию предавать грех великий. В венец земной собираются славы всех архонтов и иерархий небесных. Свет, что от венца исходит всех приглашает в свой круг».

И коснулся волхв других курильниц длинным своим жезлом и направил жезл на венец Девы. Густым, благовонным ладаном заволоклася вся горница, и слова сквозь дым доходили таинственно: