Александр Неверов - Ташкент - город хлебный

- Товарищ Кондратьев, бросим его вместо полена?

- Кидай! - смеялся Кондратьев. - Жарче будет...

Смотрел Мишка на новых людей с большим уважением, видел, что они шутят с ним, и от этих шуток от паровозного тепла становилось легче, веселее. А когда товарищ Кондратьев отвернул маленький крантик, нацедил из него кипятку в чайник, напился сам и подал Мишке жестяную кружку, Мишка, тронутый любовью, задушевно сказал:

- Давно я не пил горячей воды!

Кондратьев отломил корочку хлебца:

- Хочешь?

Нет, тут не корочка виновата.

Не наелся Мишка, мало было ему черствой корочки, но не хлеб согрел его радостью, а добрая ласка, хорошая улыбка на лице у товарища Кондратьева. Сидел он будто дома, на горячей печке, часто дремал, забывался, сонно ощупывая ножик в кармане, спокойно и радостно думал:

- Какие хорошие люди!

Когда стали под'езжать к большой станции, Кондратьев сказал:

- Ты, Михайла, сейчас пригнешь отсюда: паровоз в депо пойдет, на починку. Починим хорошенько его, чтобы он не дурачился у нас, опять поедем в Ташкент... Теперь уж недалеко осталось.

Мишка поник головой.

- Ты что напугался?

- Люди больно не всякие! Который посадит, который нарочно гонит...

Кондратьев похлопал по плечу:

- Не бойся, Михайла, со мной поедешь, только со станции далеко не бегай. Как пойдет паровоз из депо, свистну я тебе два раза вот в этот свисток, ты и беги ко мне. Понял? Не увидишь меня около паровоза - жди...

- Ну, ладно, дяденька, я так и сделаю.

- Угу!..

- А пока мужиков наших на станции погляжу, можа, кто попадется. Вы папиросы курите?

- Зачем?

- Можа, я вам папирос куплю?

Кондратьев улыбнулся.

- Если ты купишь мне папирос, я тебя не посажу...

На станции Мишка ласково поглядел в лицо ему, нехотя прыгнул с паровоза, присел за вагонами, разулся, вытащил оборины из лаптей, лапти растрепанные бросил, а чулки, связанные обориной, перекинул через плечо, и босиком, в глубоко посаженном картузе, пошел на базар. Сразу не хотелось давать большую цену за хлеб, и Мишка все приценивался у разных торговок, словно мужик, покупающий лошадь. Цены были везде одинаковые, страшно хотелось есть, особенно при виде караваев, и, поглядев в последний раз на припрятанную тысячу, купил он большой кусок ситного. С'ел половину, отяжелел, раздулся, утомленно подумал.

- Будет, завтра доем!

Мимо пронесли мужика на носилках.

Поглядел Мишка на русую бороду, на синие штаны, на голые почерневшие пятки, вобрал в себя чужую печаль, погрустил над умершим:

- Все-таки я счастливый человек: он вот умер, а я еду потихоньку...

За станцией сидели мужики, бабы старики, девченки - целое голодное стадо. Мишка спросил двоих мужиков:

- Вы откуда едете?

Мужики не ответили.

Мишка рассердился.

- Что же вы не скажете?

Тогда один мужик сказал:

- Ты, мальчишка, не лезь, без тебя тошно...

А другой добавил:

- Четыре дня токуем на этом месте - не до разговоров тут...

И Мишка сказал, как большой, настоящий мужик;

- Я тоже сидел не хуже вашего, ночью в степях один ночевал, пешком шел.

- Как же ты шел?

- Шел вот, нужда заставила,

- Болтаешь, не знай чего! - покосились мужики.

Мишка поправил старый отцовский картуз, начал рассказывать, как его бросили товарищи, как он ночевал одну ночь прямо в степи, а другую - в будке, и никого с ним не было. Потом попался машинист товарищ Кондратьев, посадил его на паровоз, поил чаем из своего чайника и хлебца немножко давал. Будь таких людей побольше, давно бы все доехали.

Рассказывал Мишка спокойно, голосом уверенным, твердым, и сам от этого казался ростом выше. Мужики слушали внимательно, задние подвинулись ближе, смотрели в лицо рассказчику, а он, довольный и сытый от с'еденного хлеба, помахивая парой чулок, стоял среди мужиков, как маленький проповедник, укрепляющий верой и бодростью на далекий неоконченный путь.

Увлеченный вниманием, начал хвалиться:

- Пойду сейчас на паровоз сяду!

- На какой паровоз?

- К товарищу Кондратьеву.

И пошел.

Обернулся к мужикам, подумал:

- Завидно им маленько!..

Бегали два паровоза маневровых, резко гудели свистки, отцеплялись вагоны, лязгали буфера. Паровозам подсвистывали стрелочники в тоненькие рожки. Увидя кондуктора с двумя флажками за поясам, Мишка спросил:

- Это, товарищ, куда паровозы пойдут?

- К матери в штаны! - сказал кондуктор.

- Ну?

- Вот тебе и ну!

Оба засмеялись.

Кондуктор пошел дальше, а Мишка стоял на горячей рельсе босыми ногами. Мимо прошел красноармеец с винтовкой, Мишке и с ним захотелось поговорить:

- Товарищ, сколько сейчас часов?

- А тебе сколько надо?

- Два есть после обеда?

- Есть! - сказал красноармеец. - Два больших и третий маленький.

Мишка не сердился: шутят с ним, и сам он шутит. Вчера маленько напугался, нынче после нищи веселее стало. Хорошо, если бы каждый день с'едать по такому куску...

Около будки стоял стрелочник с медным рожком в руке. Рожок был начищенный, светлый, а стрелочник - с большой бородой и глазами не сердитый. Подошел Мишка поближе к нему, от нечего делать сказал:

- Товарищ, ножик не купишь у меня?

- Зачем мне его?

- Можа, годится куда.

- Ну-ка, покажи!

Прежде чем отдать ножик, Мишка поднял с земли толстую щепку.

- Порежь, попробую, как бритва берет!..

Попробовал стрелочник - ножик острый.

- А ты его не украл?

Мишка обиделся: это же его собственный ножик, отец покойный привез из солдатов, и, если бы не нужда, он бы его ни за что не продал, потому что таких ножей не найдешь, особенно здесь. Даже в Бузулуке у них, наверное, нет таких...

- В каком Бузулуке?

- Город такой, меньше Самары!

Разговаривали долго.

Ножик Мишка не продал, но не было пока и нужды большой. Кое-где он протягивал руку за милостыней, снимал старый отцовский картуз и спокойно, совсем не жалобно, говорил:

- Дайте кусочек хлебца!

Ему кричали:

- А ну тебя к чертям, мальчишка, надоели вы, как собаки!

Раньше бы Мишка рассердился, но теперь просил он не от голода, не от пустых голодных кишок - маленько озорничал: в кармане у него лежал маленький кусочек, и ходить с ним было не страшно. Только в одном вагоне сразу два человека раздобрились; один, читавший книжку, бросил яблочную сердцевину с большим червяком, а другой в синих очках насыпал подол арбузных корок. Мишка обрадовался, ел арбузные корки прямо с кожурой, раздулся и, лениво шатаясь с отяжелевшим брюхом, совсем не заметил, как день наклонился к вечеру: легли вечерние тени, зажглись фонари.

Около агит-пункта играла гармонь.

Из толпы собравшихся выскочил молодой мужик, ловко раздвинул круг, ударил шапкою о землю, топнул ногой, обутой в мордовский лапоть, весело крикнул гармонисту:

- Поддай паров.