Семен Подъячев - Новые полсапожки

— А эна, гляди. Ей-богу, ведет кого-то!

Мать поглядела в окно и сказала:

— Взаправду ведет кого-то. Может, попутчица какая.

Между тем, пока они делали разные предположения относительно того, кто это идет с ним, Иван Захарыч подходил к избе и знал, что ему сейчас попадет. Девочка, робея, маленькими шажками следовала за ним.

Подойдя к избе, он пропустил девочку на крыльцо вперед, вошел с ней на мост и, отворив дверь в избу, пропустил опять девочку вперед через порог и вошел в избу.

Жена, дочь, мальчишки — все сгрудились около стола, и, разинув рты, глазели на вошедших.

— Вот и я! — сказал Иван Захарыч, снимая картуз. — Здорово живете? Бог милости прислал, — улыбаясь виноватой улыбкой, добавил он, глядя на свою бабу.

— Это кого же ты привел-то? — спросила жена.

— А так… сиротинка одна… голодающая.

— А полсапожки купил? Где они?

— Купил. Знамо, купил. Эна они на ней, на сиротинке, надеты. Идти ей не в чем. Разумши она. Дал надеть, покуда до дому. А чего им сделается-то?

— Мошенник! — закричала жена. — Да что же это такое, а? Да зачем ты ее привел-то? Полсапожки новые надел. С ума сошел, знать, а?

Фенька, молча стоявшая, слушавшая и наблюдавшая все это, заплакала.

— Своя дочь разута, а он чужую обул. Мошенник ты, мошенник! Ра-а-сточитель! Не хозяин ты дому! Как не хотела за тебя идтить, нет, уговорили добрые люди. Пошла, дура! Вот теперь и майся!

— Чего вы орете-то? Она сейчас скинет их. Чего им сделалось-то?

И, обратившись к вновь прибывшей девочке, сказал:

— А ты их не бойся, ягодка! Они ничего. Так это они. Разувайся, сымай. Теперь, пришли домой, и босиком хорошо.

Девочка поспешно сняла башмаки и виновато стояла, не зная, что делать.

— Ну, вот, на тебе твои полсапожки на высоких каблуках, — сказал Иван Захарыч, подавая Феньке полсапожки. — Чего ты плачешь-то? Съела она их, что ли? Обувай, на, меряй. Оботри сперва.

Фенька просветлела. Схватила полсапожки, села на пол и начала примерять.

— В самый раз, тять, — сказала она, обувшись, — аккурат по ноге.

— Ну, то-то вот, а ты плакать! Чего им сделалось? Сказал — куплю, и купил. Давайте теперь чай пить. Собирайте на стол.

— А эту-то куда ж ты привел? Зачем? — кивнув на девочку, спросила жена.

— Куда привел? Домой, к нам, — ответил Иван Захарыч и, закурив, начал рассказывать жене то, что произошло с ним в городе.

Жена, по мере того как он говорил, все чаще поглядывала на девочку, робко стоявшую на полу, босую и жалкую в своем убожестве.

— О, господи! — воскликнула она, дослушав рассказ. — Вот горе-то! Подумать только!

И, помолчав немного, спросила:

— Что ж нам с ней делать-то?

— А пущай живет, господь с ней! — просто и весело ответил Иван Захарыч. — Чай, не объест. Обмыть ее надо.

— Сами-то мы… — начала было жена, но не договорила и заплакала.

— Об чем ты, дура?! — крикнул Иван Захарыч, удивившись ее слезам. — Эва, дура-то! Возьмите ее! Глаза-то у тебя на мокром месте.

— Об себе я вспомнила, — всхлипывая, ответила жена. — Мы, бывало, тоже. Я по миру-то, бывало, а не подает-то никто. Придешь, бывало, а вы голодные… рев! О, господи, батюшка! Вспомнишь вот, как самим-то было, так и другим поверишь. Ну что ж, Христос с ней, пущай живет. А тебя как звать-то? — обратилась она к девочке.

— Наськой! — ответила та и улыбнулась, показывая белые зубы.

А вечером, когда горела в избе лампочка и было тепло и прибрано, можно было наблюдать такую картину: Фенька, новая девочка, мальчишки с белыми головами сидели на полу и поочередно примеряли новые полсапожки, а Иван Захарыч сидел на скамейке, курил и, посмеиваясь, говорил им:

— А вы, робят, свою комуну устройте: один, значит, походит в полсапожках — другому даст, другой походит — третьему даст. Так у вас дело-то и пойдет кругом, и никому не обидно.

Впервые — «Беднота», 1922, 14 апреля.

Стр. 68. Страстная неделя — последняя перед пасхой неделя великого поста.

Стр. 69…восьмиаршинной избенке. Аршин — русская мера длины, равная 0,71 м.

Стр. 71. Отец вон говорил про голодающих, в ведомостях читали намедни, — мертвых едят. — В 1921 году в обширном районе Поволжья, Приуралья, Кавказа, Крыма, части Украины засуха уничтожила все посевы. К началу 1922 года в этих местах голодало около 22 млн. человек, к маю 1922 года от голода умерло 1 млн. человек.