Федор Крюков - К источнику исцелений

— Я говорю по слову Божию… Другие прочие от чрева своего, а я по слову Божию говорю… — сказал он.

— Ну, ты!.. Пошел отсюда! — крикнул на него стоявший рядом солдат.

— А я тебе что? — вызывающим тоном, вполуоборот глядя назад, сказал взъерошенный оратор.

Солдат сердито покосился на его взъерошенную фигуру.

— Тебя, брат, поставили, ты и стой на своем месте, — продолжала эта фигура. — А я не боюсь никого… не-е-т! Я Господа моего…

Он сделал движение по лбу правой рукой, некое подобие креста.

— Одного Господа! — произнес решительно он и, тряхнув головой, стал совсем похож на ерша.

— Разговорился тут… Рассказчик! — иронически и злобно сказал солдат.

— Я, брат, не побоюсь! Я сам знаю свое место. А тебя поставили, ты и стой… С места даже тронуться не моги! — не без иронии прибавил оратор, продолжая сидеть на ступеньке.

— Горячих захотел? — сказал солдат угрожающим тоном.

— Я знаю Господа моего…

И опять взъерошенный человечек сделал десницей жест по лбу, и во всей фигуре его была видна непреклонная решимость упереться на месте. Солдат сначала посмотрел на него с грозным недоумением, потом надвинулся. Послышались звуки возни. Толпа заколыхалась. Опять Егора с отцом приперли к решетке, сдавили, потом вытеснили из тени на солнцепек. У Егора скоро закружилась голова, и он упал.

Очнулся он уже за монастырем, в каком-то чулане с земляным полом; рядом, вероятно, была конюшня, потому что оттуда доносились фырканье и топот лошадей, и пахло конским навозом. На концах широкой лавки, на которой лежал Егор, сидели отец и Алексей.

— Пить, — сказал Егор и не узнал своего голоса.

У отца был растерянный вид. Озабоченность была и на лице Алексея.

— Мой совет: опять к святому источнику… — говорил Алексей вполголоса. — Авось Господь оглянется.

Отец вздохнул, потом заплакал. О чем он заплакал? Поколебалась ли вера его, которую он бережно лелеял в душе? «Просите, и дастся вам!..» Он ли не просил?.. Он верил в эти ободряющие слова и просил, просил всегда страстно, горячо, со слезами, неотступно просил милости… У него уже умирали дети… Егор оставался последний… И было что-то непонятное и страшное в мысли о полном бессилии перед таинственными, непонятными предначертаниями…

— Ну, так чего же время терять? Идем! — сказал Алексей. — Бодро, кавалерийским шагом… а?.. Ты как, милый? — обратился Алексей к Егору с своей особенной, привлекательной лаской. — Ничего? Вот к святому источнику опять сходим, искупаемся. Там есть чистая половина, для господ… Мы в нее… попросим… там — ничего, пускают…

И снова Егор увидел вчерашнюю дорогу, нищих, больных, слепых, хромых и уродов. Опять в знойной пыли жужжала и быстро двигалась перед ним живым потоком толпа. Но больная, утомленная голова его, лежавшая на плече отца, не могла уже наблюдать. Он безучастно смотрел на этот движущийся и шелестящий людской поток и только одного хотел: скорей бы домой, к матери… И самое большое и желанное чудо было бы, если бы он мог очутиться сейчас дома, в тени, и съесть пирожок с вишней — вкуснее он ничего не едал в этой чужой стороне.

Алексею удалось выговорить разрешение искупать Егора на «господской» половине купальни. Но купать его не стали, а лишь помочили голову. Потом отдыхали в лесу. Егор метался в жару и часто просил пить. В бреду он звал мать. Отец сидел над ним, беспомощный и убитый горем. По совету Алексея, он отслужил у часовни молебен о здравии болящего отрока Георгия, поставил несколько свечей, долго молился Богу. Когда он возвратился к Егору, то Алексей сказал решительным тоном:

— Нет, Петрович, везите-ка его до дому… А там что Господь даст. А то плох хлопец стал… Горячий, как огонь…

— Я и то думаю так… — сказал отец, и они снова поочередно понесли Егора назад.

Егор смутно помнил, как его принесли к тому месту, гле они ночевали, как его клали на большую телегу, устланную соломой. Кучером была высокая баба в сарафане или в рубахе — в странном мордовском костюме. Алексей заботливо укрывал какими-то одеждами, мочил голову святой водой, потом мазал каким-то маслом и что-то говорил ему, но что — он не понимал, хотя и отвечал иногда, повторяя его слова. После Егор часто вспоминал о своем кратковременном друге и скучал, а тут ему было все равно.

День уже погасал, когда телега выехала из лесу на Арзамасскую дорогу. Ехали шагом. Тихо качало. Пыль относил ветерок в сторону. По бокам дороги везде шли, стояли, сидели и лежали люди.

Тихая качка усыпила Егора. Раза два ночью он просыпался. И странные, уродливые видения вставали перед ним и пугали его. Он плакал. Но когда отец, утешая его, напоминал, что они едут домой, он радостно засыпал снова.