Павел Нилин - Варя Лугина и ее первый муж

Добряков покраснел.

- Ты не тараторь, погоди. - И стал расстегивать спецовку.

Во внутреннем кармане у него лежали в одной пачке документы и деньги. Он вынул из нее сто рублей и протянул Кате. Потом, подумав, дал еще десятку.

- Куда это? - засмеялась Катя.

- Ты же сама сказала - ребенку на подарок...

- Так ты смотри, сколько даешь, - развернула деньги Катя. - Все давали - кто пятерку, кто десятку. Симаков дал пятнадцать рублей. А у тебя, смотри, сотня и еще десятка. Ты что пьяный?

- Не твое дело, - отодвинул ее руку Добряков. - Тебе поручили собирать на подарок - ты собирай. А это не твое дело - разглядывать, кто сколько дает. Может, я и две сотни дал бы, но у меня с собой нету...

- Вот это я понимаю! - восхитилась Катя. - Я даже не думала, что ты такой парень. С размахом...

- Ну, ладно, иди, иди! - слегка подтолкнул ее плечом Добряков. - Не люблю эти разговоры...

9

Все были уверены, что Добряков не такой парень, чтобы вдруг потерять душевное равновесие. Но он потерял его. И случилось это как-то просто, еще зимой, когда начались у него по ночам непонятные приступы беспокойства.

Иногда он хотел ночью же встать и пойти к Варе, хотел плакать и просить у нее прощения. Он же совсем не виноват. Ну, сказал глупость - неужели из-за этого надо портить дружбу, разрывать любовь? Ведь он любит ее. Он жить без нее не может.

Но, зная Варин характер, он все-таки не решался идти к ней. Он сидел на тахте и думал. Он думал о том, что теперь он вовсе конченый человек.

Иногда находили приступы озлобления. Он ругался. Он кричал наедине с самим собой, что она истеричка, эта Варька. И зачем он только связался с ней? Это же хамство с ее стороны! Это даже не по-комсомольски...

Но приступы озлобления были кратковременны. Добряков опять тосковал. Он перестал бывать в театрах, не занимался спортом. Он даже работать стал значительно хуже. Он ходил какой-то сонный, потерянный, будто заболевший.

И так проходили дни, декады, месяцы.

Летом он взял отпуск и никуда не поехал. Он почти весь отпуск просидел у себя в комнате, мрачный и апатичный.

Все расчеты его пошли насмарку. Старое расписание засиживали мухи.

Однажды к Добрякову зашли приятели. Они позвали его в Парк имени Горького. Он пошел неохотно.

В парке было большое гулянье. Добряков шел по парку в кругу друзей. Он повеселел немного. Он шел и хлестал себя веточкой по крагам.

И вдруг увидел Варю.

Она шла ему навстречу по Ландышевой аллее. Горели фонари. Крутились карусели. Она шла не одна, а с каким-то парнем. Парень с виду провинциальный, очень молодой. Лет, должно быть, семнадцать. Галстук заколот английской булавкой.

Добряков взглянул на него и озлился. Нашла уже себе кавалера! Добряков хотел, как говорил он, из принципа пройти мимо. Но не мог пройти. Остановился и сказал грубо:

- Подожди.

- Ну, жду, - улыбнулась Варя. - Надо бы сначала поздороваться...

- Здравствуй, - сказал он все еще грубо и, не стараясь скрыть озлобление, покосился на парня. - Ребенок где?

- Дома.

- А ты гуляешь?

- Гуляю, - кивнула Варя. - Вот брат ко мне приехал. Показываю ему Москву. Познакомьтесь...

Добряков протянул ему руку и в первый раз спокойно посмотрел на него. Да, действительно парень походит на Варю. И глаза у него такие же зеленые. Добряков успокоился. Он сказал мягко, обычным своим голосом:

- Варя, отойдем на минутку...

И когда они отошли, он спросил:

- Ну как, ты не надумала? Я ведь, Варя, день и ночь думаю про тебя. Мне очень плохо, Варя. Я не знаю, что делать...

- Пройдет, - улыбнулась Варя. - Пройдет. Мне сначала тоже было плохо. А сейчас хорошо. Я даже удивляюсь сейчас, как это я могла жить с тобой...

- Значит, окончательно не хочешь жить вместе?

- Не хочу, Добряков. И не могу. Понимаешь, как-то все расклеилось, и теперь не склеишь. Я не говорю, что я тебя презираю. Нет. Но я тебя не люблю и, мне кажется, никогда не любила. Жаль мне только, что дружить будет трудно. Ты все-таки неплохой парень.

- Это психология, - заметил Добряков угрюмо. - Как у Достоевского. Или еще у кого-то. Я читал...

- Пусть, - сказала Варя. - Пусть психология. Дай мне веточку...

Он дал ей веточку. И она пошла по аллее, похлопывая веточкой по желтым сапожкам. Вот эту женщину он совсем недавно обнимал, она целовала его, она родила от него ребенка. И все-таки он не имеет никакого права на эту женщину...

Варя пришла на завод. И в первый же день ее позвал к себе секретарь комсомольской организации. Он сказал, улыбаясь приятельски, что неизвестный, о котором говорила Варя, уже известен. Это Добряков. Все уже знают. И все жалеют Добрякова. Он ведет себя крайне странно, плохо работает, начал пить. Не может ли Лугина поговорить с ним, что ли?

- Поговорю, - пообещала Варя. - Но толк-то какой? Разве он послушает?..

- Все-таки, - сказал секретарь. - Я прямо не знаю, как с ним быть.

- Ладно, - сказала Варя.

Но обещание свое она так и не выполнила. Она не знала, о чем разговаривать с Добряковым. Он действительно плохо работает. Но только ли любовь виновата в этом?

Однажды Добряков подошел к Варе и попросил разрешения зайти к ней, повидать дочку. Он уже видел ее раза три, когда Варя жила еще на старой квартире. Недавно ей дали две комнаты. Добряков записал адрес.

Утром в выходной день он выпил для храбрости и, небритый, пошел проведать дочку.

Вари не было. Дома были только Семен Дементьич и какой-то его приятель.

Они пили водку.

Осторожно, на цыпочках, Семен Дементьич подошел к люльке и, приподняв занавеску и спугнув с занавески мух, показал отцу его ребенка. Девочка спала.

Добряков поцеловал ее в лобик и сказал:

- Какая... А? Моя дочка...

Семен Дементьич сказал:

- Да, ничего себе актриса... Есть на что поглядеть...

Потом он пригласил отца выпить с ними. Добряков согласился. Он пил водку, кусал огурец и, разливая рассол по небритому подбородку, жаловался на жизнь. Ну что это действительно за комедия? Он отец ребенка, а должен ходить и смотреть его, как картину в Третьяковской галерее.

Добряков забыл, что он в гостях и что пьет хозяйскую водку.

- На самом-то деле, - сказал он, - я прихожу, и какие-то посторонние люди мне показывают мое же дитя, моего ребенка, которому я, можно сказать, отец...

Наступила неловкость. Приятель хозяина хихикнул. А Семен Дементьич ехидно сказал:

- Насколько я понимаю, это получается как у Вильяма Шекспира. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить...

Добряков понес было стакан к губам. Но, услышав эти слова, он опять поставил его на стол и стукнул им. И, стукнув, закричал:

- Я попрошу, пожалуйста, рот на меня не разевать! Вы тут вовсе ни при чем. Я ей отец! Законный отец и муж...

- Ты вот мне сломай стакан, - спокойно сказал Семен Дементьич. Сломай. Я тогда на тебя не посмотрю, что ты отец и муж...