Евгений Носов - Не имей десять рублей

Ехал всякий поселковый и деревенский люд, и в салоне стоял гомон от разговоров про цены на поросят, облаву на самогонщиков, показанное по телевидению фигурное катание и прочее. Рядом с Федором Андреевичем, с левого локтя, похрапывал, привалясь виском к промерзшему стеклу, парень в франтоватом, не по сезону легком плаще, из-под которого белел жесткий ворот-ник нейлоновой сорочки, уже порядочно замызганной на сгибе. У ног парня стоял чемодан с привязанной к ручке аэрофлотской биркой. Справа же от Федора Андреевича, нахохлившись под толстой шалью, сидела старуха с сеткой на коленях, набитой пачками пиленого сахара, кренделя-ми и еще какой-то снедью.

Отдышавшись, Федор Андреевич вытащил кошелек, отсчитал тридцать копеек, передал день-ги на билет и, следя глазами, как пошла его мелочь по рядам к застрявшей впереди кондукторше, вдруг узрел среди всякой поклажи, сложенной в проходе, серый войлочный валенок, обтянутый резиновой бахилой. Федор Андреевич почувствовал себя примерно так, как Робинзон Крузо, внезапно обнаруживший на своем необитаемом острове отпечаток ступни людоеда. Он перевел взгляд выше и с неприязненным конфузом увидел торчащий над спинкой сиденья козий воротник знакомого полушубка...

Федор Андреевич вынул носовой платок и снова утерся.

Кроме желания сохранить озерко в тайне, у него был еще один подспудный мотив для своего инкогнито: он считал нецелесообразным, даже вредным - и не столько для самого себя, сколь для общественного порядка - подпускать к себе близко всякого нижестоящего. Кто таков этот ниже-стоящий? А это тот, который вроде бы желает тебе всяческого добра и благополучия, а на самом-то деле ежечасно, ежеминутно следит за каждым твоим шагом, за каждым словом и за тем, какие на тебе штаны, какие отеки под глазами и что понесли к тебе в кабинет на подносе во время обеде-нного перерыва... А что такое директор? Это такой же смертный, как и все. Он тоже чертовски устает на работе, а то еще и похлестче, чем прочие, потому что нет у него этих самых регламенти-рованных часов "от" и "до", и ему иной раз тоже бывает охота плюнуть на все, забиться в какой-нибудь тихий уголок, поваляться там в трусах на песочке, поудить рыбу, выпить стопку водки, поговорить по душам с друзьями. А ведь бывает, и выпьешь лишку, и скажешь резковато, не для всякого уха... Проделай все это на глазах у кого не следует - завтра же поползут черт знает какие россказни, и уже, глядишь, какой-нибудь проходимец ведет себя развязно и посматривает с нагло-ватым прищуром, дескать, я в курсе, но можете на меня положиться: могила! А потом начнет вымогать всякие поблажки и залезет тебе на шею. Нет, золотое правило: каждый сверчок должен знать свой шесток. По этой причине Федор Андреевич не заводил доверительных знакомств ни с кем из своих заводских, а если и были у него приятельские связи, то, как правило, на стороне, с людьми, равными по положению, с которыми можно было не бояться ни выпить, ни спеть, ни поговорить, ни просто перекинуться в картишки. По этой же причине Федор Андреевич избегал общедоступных мест и выезжал на природу лишь туда, где была гарантия, что по соседству с их биваком не будет посторонних. Вообще Федор Андреевич никогда не забывал, что он не просто рыболов-любитель, а рыболов-директор, даже теперь, когда остался не у дел и вынужден пользо-ваться общественным транспортом.

Федор Андреевич пожалел, что не догадался взять с собой газету. Сейчас она пришлась бы весьма кстати: он развернул бы ее и, заслонившись, сделал вид, что читает. Но газеты при нем не было, и оставалось только рассчитывать на то, что тип не обернется. Хорошо еще, что Федор Андреевич вошел в автобус с задней площадки.

Тип не оборачивался, затеял разговор с какой-то теткой, сидевшей сбоку, автобус же тем временем катил и катил, и уже давно выбежал за пределы города, так что Федору Андреевичу осталось перетерпеть всего несколько остановок.

Неожиданно завозился и поднял голову сосед во франтовом плаще. Он засидело потянулся и с зябким рыком потряс сонными опухшими губами, прогоняя остатки дремоты.

- Где едем? - спросил он у Федора Андреевича, принимаясь черным запущенным ногтем скоблить заиндевелое стекло. Сориентировавшись через дырку в снегу, сосед удовлетворенно сообщил:

- Скоро дома буду. А я, понимаешь, на курорте, в Сочах был. Никогда не ездил?

Он сделал выжидательную паузу, ища взглядом на лице Федора Андреевича какой-то реак-ции, но, ничего не дождавшись, выставил большой палец:

- Ну, что ты! Высший сорт! Мне местком говорит: давай, Ванюха, дуй в Сочи, пока работы мало. А у нас и верно сейчас работы почти никакой, конец сезону. Я на канавокопателе работаю, понял? На СМУ... Нет, она, работа, завсегда есть... У нас как? Только асфальт положат - хоп! - давай вскрывай, канаву надо в том месте. Что ты! А так, конешно, работы нет. Одна ерунда...

Сосед наклонился к уху Федора Андреевича и, секретничая, задышал горелым:

- А мы, дед, маленько трахнули в аэропорту. Там с одним... Ты не возражаешь? Прилетаем сюда - темно, холодно, а у меня в чемодане бутылка была... Ну, мы ее по-быстрому. Что ты! Двести рублей с собой взял, это помимо ихних харчей, и во, вишь...- малый засунул руку в карман плаща, вывернул его наизнанку вместе с измятыми сигаретами.- Ни шиша! А чего? На пляже сейчас никого, одни волны... Дождь всю дорогу, понял? Гор никаких не видно: и льет, и льет. Чего будешь делать? Ну мы давай... тянем спичку, кому бежать за этим делом, понял? А, ерунда! Заработаю. Рабочий класс, он завсегда заработает.

Парень опять придвинулся, положил руку на плечо Федору Андреевичу:

- А мне местком говорит: давай рви в Сочи, а то путевка пропадет. Ну раз пропадет, надо уважить. Местком - мужик хороший. Во какой, понял? Что ты! А гроши - все это мура... Зато повидал. Сейчас домой приеду, мать картошки нажарит. Высший сорт! Мандаринов вот матери везу, пусть погрызет, три рубля ведро... Сегодня еще отгуляю, а завтра - все! Завтра - ни-ни... ни капочки... Завтра в город на работу надо. Я и так один день задолжал...

Курортник потер рукавом окно, зыркнул в щелку и вдруг закричал на весь автобус.

- Слышь, тормозни! Деревню свою проехал.

Все заворочались, заоборачивались на сиденьях.

- Во гадство! - весело озирался курортник.- Теперь назад пехать.

Водитель подвернул к обочине, парень подхватил чемодан и, вылезая из тесного прогала между сиденьями, задел и с грохотом уронил на пол Федора Андреевича ледоруб.

- Ну, дед, счастливо тебе поудить! - помахал он рукой, поднял воротник измятого плаща и без шапки вывалился на улицу.

В этот-то суматошный момент обернувшийся тип в бахилах и увидел Федора Андреевича.

Он оказался человеком уже в годах, даже, пожалуй, постарше самого Федора Андреевича. На заветренном лице, однако еще свежем, без заметной ветхости, выделялись сплошь седые обвис-шие усы, концами сливавшиеся с козьим мехом полушубка. Над усами же, будто на заснеженных еловых лапах, грудастым снегирем восседал крупный с краснинкой нос, какие обычно бывают у складских сторожей и заводских вахтеров. Старик кивнул Федору Андреевичу, как давнишнему знакомому, и тут же, забрав пешню в рюкзак, неловко переступая по шаткому полу, направился в конец автобуса.