Сергей Ауслендер - Петербургские апокрифы

— Он приедет, он сказал, — вмешалась в разговор Наташа и сейчас же замолчала, рассердившись на самое себя.

Андрей Федорович еще долго продолжал спорить, доказывая, что лучше знает все тонкости этикета.

Коля, стоявший с Митей в дверях, подошел наконец к Наташе.

— Ну, рада, Ната, что возвратилась наконец домой? — спросил он.

— Что же радоваться? — раздраженно ответила Наташа. — Веселого немного здесь у вас.

Уныло проходил первый день дома. Андрей Федорович ворчал. Наташа была молчалива и задумчива. Александра Львовна суетилась по хозяйству, пришедшему в расстройство за это время. Наступили сумерки, уже темные по-осеннему. Коля и Митя вышли в сад.

— Вот и осень уже, — задумчиво сказал Коля и, помолчав, добавил. — Какая Наташа странная стала, озлобленная какая-то. Больно смотреть, как она хромает.

— Да, это ее раздражает, — ответил Митя, — если она останется всю жизнь такой-то.

— Ты думаешь, это возможно? — тревожно перебил Коля. — Ведь доктор говорил, что никаких последствий.

— Не знаю, мне почему-то показалось, что она всегда, всегда будет такой, — произнес Митя.

— Хромой?

— Нет, я не про это. Нога пустяки. Какой-то беспокойной и злой.

— Разве Наташа злая? — удивленно спросил Коля.

— Да, с какого-то дня она стала злая к себе и ко всем. Это случилось перед болезнью. Помнишь, в лесу, как она с нами говорила? А теперь болезнь укрепила в ней это. Она рада мучить себя и всех.

— Я тебя не понимаю, Митя, — тихо промолвил Коля. — Скажи, ты любишь Наташу?

— Я всех вас люблю, я так привык к вам. Ты сам говорил, что я — брат, — смущенно бормотал Лазутин.

— Нет, не так, не по-детски, а как чужую, как не знаю, как влюбляются.

— Я не знаю, не знаю, — тихо ответил Митя.

В гостиной горела лампа на круглом столе перед диваном. Наташа лежала на диване, положив голову на колени Александры Львовны. Они оживленно о чем-то говорили.

— Да, он очень, очень милый, — повторяла Наташа в ту минуту, когда входили мальчики. — Любезно, нечего сказать, — обратилась к ним Наташа, приподнимаясь. — Полчаса со мной не посидите. Митя еще ни одного слова не сказал с тех пор, как я приехала. Или вам мое убожество так противно? — Наташа улыбалась; глаза ее блестели возбужденно.

— Ну что ты глупости придумываешь? Кому ты можешь быть противна? — беспокойно заговорила Александра Львовна.

— Да оставь, мама. Что ты за него отвечаешь? Язык, что ли, отнялся у Дмитрия Васильевича? — почти закричала Наташа, глядя вызывающе на Митю.

Тот очень побледнел, но, не опустив глаз, ответил тихо и раздельно:

— Мне очень больно слышать от вас, Наташа, такие слова. Что бы ни случилось с вами, отношение мое к вам, вам известное, измениться не может.

— Неужели? Вот рыцарь верный! — зло засмеялась Наташа и опустилась на колени матери.

— Что с тобой, Наташенька? У тебя жар? — целуя ее в лоб, сказала Александра Львовна.

Всю первую ночь дома провела Наташа дурно: она бредила, плакала, звала кого-то на помощь.

Хотели уже посылать за Василием Васильевичем, но к утру жар спал, и она заснула спокойно.

Несколько дней провела Наташа в постели, какая-то вялая и слабая.

Конец июля был зноен и душен. Тихо было в усадьбе Тулузовых, даже Андрей Федорович реже кричал и хлопал дверями. Александра Львовна ходила будто растерянная. Мальчики вспомнили о близких экзаменах и с каким-то преувеличенным усердием взялись за книги. Наташа вставала против своего обыкновения поздно, опираясь на палку, сходила осторожной, зыбкой походкой вниз, садилась на низкое кресло в углу террасы и не вставала с него до вечернего чая (завтракали и обедали на террасе).

Она редко была такой раздражительной, как в первый вечер приезда домой, но часто, отложив книгу, по целым часам сидела без движения, пустыми глазами глядя в одну точку.

Войдет кто-нибудь на террасу, окликнет ее, Наташа вздрогнет, улыбнется виновато и ответит странно невпопад, будто разбуженная внезапно.

Александра Львовна только головой качала сокрушенно и долго совещалась с приехавшим навестить свою пациентку Василием Васильевичем.

Тот объяснял малокровием и общей слабостью организма.

Князь Чугунов не ехал с визитом, и нередко Андрей Федорович начинал волноваться, доказывая, что совершена крупная ошибка этикета. Наташа морщилась, когда разговор шел при ней.

— И что вам понадобился этот князь? Митрофанушка {282} какой-то, а вы вежливости от него захотели, — говорила она раздраженно.

Как-то, задержавшись в купальне, Лазутин шел один.

Наташа окликнула его с своего кресла.

— Митя, почему вы избегаете меня? — спросила она. — Ведь вы сказали, что всегда ваше отношение ко мне останется прежним.

— Я не знаю, мне казалось, что вы изменились, что я неприятен вам. Нет, даже не то, — путался Митя, краснея, — я не понимаю, я не знаю, почему так стало, но что-то случилось, что-то встало между нами.

— Да, что-то встало между нами, — промолвила Наташа. — Знаете, я часто думала, как странно людям, которые живут вместе — ну, двадцать, тридцать лет, заметить вдруг, что они состарились. Ведь день идет за днем, перемен не заметно, и вдруг в одну минуту что-то произойдет — и они увидят. Как это странно и, вероятно, бывает больно. Ведь с этой минуты все отношения, слова, взгляды, обращенные друг на друга, должны измениться, стать иными.

Митя молчал.

— Так вот и мы, — продолжала Наташа, — вместе росли, играли, все детство было общим. Мне было смешно и странно, когда папа, помните, лет пять тому назад, нашел неприличным, чтобы мы говорили друг другу «ты». Может быть, вдруг мы не заметили и из детей превратились в взрослых. Может быть, больше не нужны друг другу, чужие совсем стали, а по старой привычке как будто друзья. Как вы думаете?

— Вы не совсем правы. Я не думаю, чтобы могли мы стать совсем чужими. Еще недавно, как мы могли говорить близко.

— Ну, значит, не выяснили новых позиций, — улыбаясь, сказала Наташа и отвернулась.

Марфуша вбежала на террасу.

— Князь, князь приехал! — взволнованно зашептала она.

Действительно, князь Михаил Васильевич шел по цветнику. Он был в том же сером сюртуке и английской шапочке, в которых встретил Тулузовых в первый раз.

— Какой смешной, — прошептала Наташа и, опираясь на Митину руку, встала навстречу князю.

На 29 июля ездили из года в год на именины к Константину Леонидовичу Маровскому.

Наташа сначала ни за что не хотела ехать, без нее не ехала и Александра Львовна, и как-то расстраивалась вся поездка. Впрочем, особенно никто, кроме Коли, огорчен этим не был. Накануне приехал совсем неожиданно князь Чугунов, которому Андрей Федорович, дожидаясь праздничного дня, еще не успел отдать визит.