Сергей Ауслендер - Петербургские апокрифы

Неводов пил, когда ему предлагали, отвечал на вопросы, смотрел на бесстыжие танцы девок, — но было все для него, как в тяжелом тумане.

Только выйдя, наконец, на улицу, вспомнил он о странном проигрыше.

Ужасное беспокойство охватило его.

— Что ему нужно, проклятому? Что ему нужно! — беспомощно ломая руки, бормотал он.

Проходя по Невскому, вдруг увидел Неводов на дверях знакомого трактира вывеску гробовщика. Остановившись, заметил он, что вся знакомая улица пришла в страшный беспорядок: свиное рыло колбасника переехало к модному магазину. {166} Ужас охватил Неводова, и, сначала ускорив только шаг, скоро бежал он со всех ног, и казалось ему, что кто-то гонится за ним с громким смехом, догоняет, и не кто это иной, как князь Матвей, требующий страшную свою ставку.

Будочник у Аничкова моста остановил офицера и, видя его беспомощное состояние, усадил в пролетку и повез домой.

Весь город говорил о небывалом кутеже у Сашки Пухтоярова, закончившемся скандальной дракой, о странном проигрыше поручика Неводова князю Матвею одного дня жизни, о проделке некиих безобразников, перевесивших на Невском все вывески, чем немалое было вызвано недоумение на другое утро. О последнем дошло даже до Государя, и он очень гневался. Полиция тщетно разыскивала шалунов, взяв на подозрение всех гостей Пухтоярова.

Княгиня Анна Семеновна слышала о громких подвигах племянника и, злясь, все еще не решала привести свою угрозу в исполнение.

Неводов слег в постель. Как тяжкий бред, преследовало его воспоминание о страшном вечере и пугающем проигрыше. Каждую минуту ожидал он посланного от князя Матвея с приказом явиться и трепетал в неясном предчувствии чего-то ужасного.

Неизвестность относительно Лизаньки беспокоила его, но слабость и какой-то темный страх не позволяли ему двинуться с места. Он лежал небритый, с воспаленными глазами, прислушиваясь, не стукнет ли входная дверь, не придет ли страшный вестник неведомой беды.

Денщик Мартьяныч боязливо делился с соседями сомнением: «В своем ли уме барин? — больно уж чудной стал».

Князь же Матвей усердно прокучивал выигранные тысячи, три дня уже не возвращаясь домой.

Каждое утро подъезжал он к театру спросить, что идет, и, узнав, что не «Калиф Багдадский», опять возвращался к прерванному кутежу. Наконец, на четвертый день, швейцар объявил, что назначен на сегодня «Калиф». Сразу как бы отрезвев, Поварин сурово распрощался с сопровождавшими его собутыльниками и поехал домой.

Дома он тщательно умылся, выбрился, переоделся во все чистое и написал записку:

«Милостивый государь, Яков Степанович, не соблаговолите ли Вы по условию нашему исполнить и немедля явиться на мою квартиру. Свидетельствуя глубочайшее уважение, покорным слугой остаюсь Вашим князь Матвей Поварин».

Менее чем через полчаса Неводов явился.

Вид его был ужасен. Краска сошла с лица поручика; щеки ввалились; глаза блестели лихорадочно, смятение и страх можно было прочесть в них.

— Вы плохо чувствуете себя, друг мой, — приветствовал Поварин гостя, протягивая ему обе руки. — Жаль, что потревожил вас сегодня. Впрочем, вам будет совершенно удобно у меня. Однако, кажется, вы еще не вполне уверены в полном моем расположении и чего-то опасаетесь, — со смешком добавил князь. Гость промямлил в ответ что-то невразумительное. Поварин провел его в маленькую комнатку за спальней, служившую уборной и будуаром.

В ней стояла мягкая оттоманка, стол, несколько стульев.

— Видите, это совсем не похоже на темницу, — говорил Поварин с любезной улыбкой, — надеюсь, вам будет в скромном приюте моем не очень плохо. Жаль, что вы не взяли с собой книг, — это не противоречило условию. Денщик мой принесет вам обед. Вот здесь карты — от скуки можете разложить пасьянс, а лучше бы всего соснули; мешать вам никто не будет, так как я должен отлучиться.

Он вежливо откланялся и вышел.

Горькой обидой и неясным страхом защемило сердце Неводова, когда услышал он, как прозвенел замок запираемой двери.

Поварин отдал денщику приказ принести днем обед заключенному в комнате поручику, к вечеру приготовить закуску, вина и фруктов и позволил вечером идти со двора. Смышленый денщик сразу понял, что придется ему на эту ночь переселиться к куме — просвирне {167} у Покрова.

Затем князь Матвей торопливо оделся и вышел из дому. Товарищи и знакомые вспоминали потом, что видели князя, кто у Френделя, кто едущим по Морской, но в точности неизвестно, как провел этот день князь Матвей. Рассказывают, что имел он вид человека, торопящегося по важным делам, пьян не был и ни с кем, против обыкновения, ссор не заводил.

Во время второго антракта все завсегдатаи театральные отметили князя Поварина в третьем ряду кресел.

Заметила его и княгиня Анна Семеновна и тотчас же приказала своей приживалке и наперснице Варваре Максимовне ни за что не прозевать князя Матвея, когда тот выйдет в корридор, где толкались все модники и франтихи.

Варвара Максимовна ловко перехватила Поварина при самом выходе его из зала.

— Княгиня просила по неотложной важности делу зайти к ней в ложу, — заговорила Варвара Максимовна, крепко держа князя за рукав, как бы желая удержать его силой, если он вздумает вырываться, но, к удивлению ее, Поварин не возразил ни слова и покорно пошел за своей похитительницей.

Очаровательной улыбкой встретила княгиня Анна Семеновна входящего в ложу племянника. Варвара Максимовна поспешила скрыться.

Сидя у самого барьера, открытые всей зале, с лицами веселонепринужденными, разговаривали княгиня и Поварин. Никто бы по выражению их лиц не догадался о содержании беседы.

— Итак, — говорила княгиня, кокетливо ударяя веером по рукаву Поварина, — итак, вы сегодня поедете со мной. Князя Евтихия нет дома, вы развлечете меня.

— Итак, княгиня, — отвечал ей в тон Поварин, улыбаясь, — ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, никогда в жизни я не поеду к вам.

— Хорошо! — только совсем легким румянцем выдавая волнение, говорила княгиня. — В таком случае завтра же наш добрый друг Карапет исполнит то, что ему приказано.

— Вы забываете, — вставая, высокомерно сказал князь Матвей, — что если вы меня можете погубить, то и я со своей стороны…

— Ужели, — с громким смехом перебила его княгиня, — кто-нибудь обратит внимание на клевету человека столь подлого, что осмеливается порочить честь женщины, всеми уважаемой.

Поклонившись, князь пошел к выходу. Не выдержав, Анна Семеновна быстро встала и, задержав его в глубине ложи, прошептала:

— Пожалей, меня пожалей! Я так люблю тебя. Обдумай все последствия; легко ли мне губить тебя, но уступить… нет, нет!

В это время оркестр заиграл, и в дверь заглянула Варвара Максимовна.