Юрий Домбровский - Обезьяна приходит за своим черепом

— Он ещё извиняется! — возмущённо взмахнула рукой мать. — Садитесь, садитесь, пожалуйста! Вот я сейчас вам налью кофе. Кроме того, у меня есть к вам дело...

— Буду слушать с полным вниманием, — слегка поклонился Гарднер, — а то вы в самом деле можете подумать невесть что. Этот странный маленький господин... но ведь, наверное, о нём и будет речь, не так ли?

— Так! — кивнул головой отец. — Именно об этом мы и собирались с вами поговорить, господин Гарднер. Видите ли, доктор Ганка — больной человек, спрашивать с него за его поступки...

— Вот видите! — Гарднер придвинул стул и сел к столу. — Но, во-первых, скажите: поверили бы вы моему честному слову?

— Поверили бы, — решительно сказал отец.

— Безусловно! — сказала мать. — Честному слову офицера...

— Но прибавьте: немецкого офицера, фрау Курцер! — с какой-то затаённой улыбочкой напомнил Гарднер.

— Для меня национальность не делает разницы, — пышно сказал отец.

— О, — радостно удивился Гарднер, — даже так? Ну, да вы совсем снисходительны к Германии и к её армии, господин Мезонье! — Он отвесил лёгкий полупоклон отцу. — Ну ладно, если вы уже так великодушны, так вот я даю вам честное слово, что доктор Ганка арестован совершенно вне зависимости от разговора, который на днях мне пришлось с ним вести. Удовлетворяет вас это?

Отец нерешительно поглядел на него.

— Я, — начал он, — не совсем...

— ...мне верите, — предупредительно докончил Гарднер.

— Нет, не то. Но тогда я не совсем понимаю причины его ареста... Что мог сделать Ганка?

Гарднер посмотрел ему в глаза и покачал головой.

— Ай-ай-ай, господин Мезонье, господин Мезонье! Неужели это правда? — спросил он с лёгким осуждением.

— Что правда?

— А вот то, что вы говорите мне сейчас?

— Что я не знаю, за что арестован Ганка? — пожал плечами отец. — Ну, если вы считаете меня его сообщником...

— О, нет! Ни в коем случае я не считаю вас сообщником Ганки. Но Ганка-то, несомненно, ваш сообщник.

За столом наступило короткое тревожное молчание.

Гарднер обернулся и посмотрел на молочницу.

— Эта девушка? — спросил он.

Она вспыхнула и отодвинула чашку.

— Это наша молочница, — сказала мать. — Она принесла нам сливок и попала в эту кашу на площади Принцессы Вильгельмины.

— Ага! — принял к сведению Гарднер. — Но теперь она вам не нужна, не правда ли?

Молочница неловко встала с места.

— Я подожду на кухне, — сказала она и вышла.

— Вы мне обещали кофе, фрау Курцер! — напомнил Гарднер и повернулся к отцу. — Вы, конечно, клевещете на себя, гоподин Мезонье! Я слишком высокого мнения о вашей догадливости и интуиции, чтоб поверить вам. Да и не моё дело разъяснять вам наши отношения. Но что касается господина Ганки, то тут я вам должен твёрдо и решительно сказать: никакие личные счёты в его аресте не замешаны.

— Вот теперь-то я и не верю вам, господин Гарднер! — убито сказал отец. — Иначе почему я не арестован и зачем вы всё мне это говорите?

— Ну, это я вам объяснять пока не буду, — ласково улыбнулся Гарднер, вы очень скоро всё узнаете сами. Но вот что мне хочется вам сказать сейчас. — Он стал вдруг очень серьёзен. — Я работаю в гестапо, в органе уничтожения, пресечения и смерти. Но никогда я, державший в руках весь этот мощный и беспощадный механизм, не пользовался им, чтобы уничтожить моего личного врага. Верите вы мне?

Отец молчал.

— Вижу, что не верите. Но сейчас объясню, почему вам следует мне верить. Дело-то вот в чём: когда кто-нибудь меня заденет или оскорбит, я его тут же, как собаку, застрелю на месте.

— А это всегда возможно? — поинтересовался отец.

— Всегда! — твёрдо ответил Гарднер. — В военное время? В неприятельском городе? Всегда! Теперь вы мне верите?

— Да! — вздохнул отец. — Это логично, в это верю!

— Ну, а если вы в это поверили, то поверьте во всё остальное: в аресте Ганки моя личная воля никакой роли не играла. Главный виновник ареста Ганки...

— Ну? — со страхом спросил отец.

Гарднер неожиданно повернулся к матери.

— Теперь вот какое у меня дело. Разрешите взглянуть на ваш балкон? Он ведь не заперт?

— Нет, — сказала мать и поглядела на него.

— Так разрешите, я пройду посмотреть? — Он быстро встал и вышел на балкон.

— Главный виновник ареста Ганки... — повторил отец. — Как это он сказал, Берта?

— А, да не думай ты об этом, не думай! — досадливо приказала мать. Мало ли что тебе он скажет!

Отец приложил руку ко лбу.

— Я начинаю кое-что понимать, Берта, — сказал он жалобно. — Но не дай Бог, чтоб я понял всё до конца!

Возвратился Гарднер.

— Что у вас там, овощи? — спросил он, отряхивая колени.

— Картошка! — убито ответила мать.

— Так! Картошка! Ну, а когда он у вас ремонтировался в последний раз?

Мать посмотрела на него с недоумением.

— Точно месяц я вам не назову...

— А сезон назвать можете? Летом? Зимой? Весной? — он всё отряхивал колени.

— Последний раз — в марте, — вспомнил отец.

— Ага, в марте! Ну, а какой ремонт был — текущий или капитальный?

— Что-то там со штукатуркой, — медленно и нерешительно вспомнил отец.

— Текущий ремонт, — решил Гарднер. — Ну, а внизу кто живёт?

— Весь дом занимаем мы, внизу, под балконом, пустая комната, ответила мать.

— Хорошо, но в ней, в этой пустой комнате, всё-таки, наверное, что-то есть? — в голосе Гарднера слышалось лёгкое нетерпение.

— Только старые вещи! — сказала мать.

— Так вот идёмте посмотрим эти старые вещи, — сказал Гарднер и пошёл к двери.

Я побежал за ним.

В комнате Гарднер осмотрел все диваны с гудящими пружинами — казалось, что в них завёлся целый рой майских жуков — сдвинул с места пыльные и дряхлые кресла с экзематозной сыпью позолоты, открыл дверцы шкафа и сунул в него лицо, пнул ногой сундук, так, что он рассерженно загудел густым, утробным голосом, потом долго, прищурившись, смотрел на потолок и вдруг потребовал лестницу.

Лестницу принесли.

Он полез на неё, потрогал хвост облезлого плафона, заглянул под него.

Там был опять-таки потолок.

Он сказал «ага», отряхнул руки и слез с лестницы.

— Теперь идёмте пить кофе! — сказал он с лёгким вздохом облегчения.

— Так вы спрашиваете, что произошло на площади Принцессы Вильгельмины? — спросил он у отца. — Произошло вот что. Трое негодяев, настоящие имена которых выясняются, под предводительством известного государственного преступника Карла Войцика узнали, что некая важная персона должна приехать в город и выступить с речью в офицерском клубе. Откуда-то этим негодяям стал известен и день выступления, хотя об этом знало всего несколько человек. Под видом рабочих они по подложным документам проникли в клуб и установили в трёх разных местах адские машинки. Но один из них вызвал подозрение — его четырёхугольная морда известна полицейским всей Европы, вот его задержали как раз в то время, когда...