Евгений Опочинин - Рассказы

Ольга Платоновна загорелась ненавистью и в первый раз в жизни обратилась в суд, передав "дело" адвокату. Лихого посадили за самоуправство на месяц. Он высидел и вернулся домой из-под ареста пополневшим и даже будто поотчистившимся. И в тот же день, как он вернулся, калитки снова были сняты. "Маркиза" велела их повесить, но это им не помогло: кто-то невидимый ночью опять убрал их с места, бережно прислонив к решетке. И словно нарочно, по аллее-дороге теперь безостановочно шел народ и асе смотрели на окна "замка". "Маркизе" казалось, что это вызов, и она выходила из себя. Она послала остановить движение по запрещенной дороге, но ея посланный Памфил и рабочие ничего не могли или не хотели сделать и возвратились ни с чем. - В суд Ольга Платоновна больше не подавала: она решила выждать, пока попадется на месте преступления невидимый самоуправец, и ограничилась тем, что каждый день, утром, выходила в парк и гуляла по спорной адлее, надеясь своим гордым присутствием устыдить "наглых" мужиков. Но они, эти "наглые" мужики, видимо, не хотели понимать намерения "Маркизы": они совершенно спокойно встречались с ней, кланялись и шли своей дорогой.

Как на грех, случайно или умышленно, постоянно встречался с ней и Лихой... Но Ольга Платоновна с ним больше не говорила, а он мял свою клокатую шапку и с деловитым видом проходил мимо.

Однако, всему бывает конец, - кончилось в один вовсе не прекрасный день и дело о калитках...

Стояла унылая снежная и мокрая зима, когда однажды вечером ночные сторожа "Маркизы" привели к ней преступника, ломавшего замки у калиток парка. - Это был Иван Лихой: его застали на месте преступления, когда он сбивал замки.

Мужик имел сконфуженный вид, но и не думал отрицать своей вины. О пощаде он не просил и покорно отправился к уряднику, куда с Памфилом отослала его помещица.

Через некоторое время пришла весть, что был суд и Лихого посадили опять. Но странное дело! "Маркизу" эта кара нарушителя ея воли и прав нисколько не успокоила. Наоборот, она стала чувствовать какую-то мутную тревогу при взгляде на опустевший парк и занесенную снегом аллею. Теперь калитки были навешены, заперты, и некому было сбивать замков: упрямый Лихой был обезврежен и сидел под замком...

А дни бежали один за другим. Толстым слоем, чуть не сугробами лежал снег на тесовой крыше "замка" и в ясные дни, весь белый, с своими колоннами и сверкающей белой кровлей, среди чахлых и серых деревень, он казался дворцом из красивой фантастической сказки.

Зима подходила к концу. Яркий солнечный день обливал горячими потоками цветной паркет и белыя стены залы, играл зайчиками на синих изразцах ея монументальных печей, прорезывая полосами света легкий налет синяго дыма, когда Ольга Платоновна вышла из своего кабинета и позвонила в старинный ручной колокольчик. Вошла горничная.

- Позовите Памфила! - коротко приказала "Маркиза". - Вы не слышите, что пахнет дымом? - спросила она, когда прислуга была уже в дверях.

Горничная повела носом и сказала с удивлением:

- Сегодня с утра-с... И понять невозможно, откуда? Разве из печей выкидывает?

- Да, конечно, из печей, - подтвердила догадку Ольга Платоновна. - не чистят труб... Ну, ступайте.

Явившемуся на зов Памфилу "Маркиза" приказала, чтобы он немедля, на другой же день, позвал печника и вычистил трубы во всех печах дома, а когда он попробовал возразить, что это не поможет и что печи и особенно трубы на чердаке надо перекладывать, старуха разсердилась и попросила его не умничать.

- Дома и печи сложены не так, как нынче это делают. Они еще сто лет проживут, - закончила она. - А что иногда выбивает из печей дым - это ничего. Это бывает в ветер и перед сырой погодой.

Между прочим, одной из слабостей Ольги Платоновны была уверенность в вековечной прочности своего "замка" и всего, что в нем было.

- Можете итти, - отпустила "Маркиза" управляющего. Но тот не уходил и мялся, не решаясь что-то сказать.

- Что вам? - помогла ему, заметив эту нерешительность, Ольга Платоновна...

- Прикажете сегодня на ночь сторожей ставить в парк? - спросил Памфил.

- А что? Разве...

- Сегодня срок, и вечером он будет дома.

- А! Вот как. Тогда, конечно, поставьте, - распорядилась "Маркиза", поняв из лаконическаго сообщения управляющего, что вечером возвращается из-под ареста Лихой.

Она как-будто испугалась немного и в то же время обрадовалась. И представилось "Маркизе", что она идет по нижней дорожке парка и навстречу ей попадается Лихой. Он, по обыкновению, не снимая шапки, мнет ее у себя на голове, а она проходит мимо, пристально глядя на него и давая понять этим взглядом, что она прекрасно знает, кто снова снял калитки... И вдруг без всякой последовательности у нея мелькнула мысль приказать убрать навсегда эти злополучныя преграды и открыть опять старую дорогу.

"Очень далеко им ходить в обход усадьбы" - невольно мотивировала себе Ольга Платоновна смысл этого распоряжения, но тут же решила, что возвращаться назад, к прежним порядкам, поздно, что это значило бы показать трусость перед каким-то Лихим. "А что, если он меня убьет?" - с ужасом подумала "Маркиза", и вся похолодела. А мысль уже работала в этом направлении дальше и дальше и рисовала страшныя картины. Вот он влезает по дереву до окна спальни, вырезывает чем-то стекло и вскакивает в комнату... В руке у него топор... Или он забирается ночью в дом, притаившись заранее, вечером или днем, где-нибудь под лестницей подъезда, и идет, крадется в темноте. Мягко шуршат валенки, потрескивает едва слышно старый паркет... Понемногу эта томящая, страшная мысль перешла в уверенность, и весь день "Маркиза" провела в тревоге. Ночью она просидела дольше, чем обыкновенно, слушая чтение своей компаньонки, и когда отпустила ее, то не пошла спать, а осталась сидеть в своем голубом кабинете, на своем любимом месте у столика с львиными мордами. - И все казалось ей, а может быть и не только казалось, что в комнате, в углах и под потолком плавает синий дым... "Маркиза" не придавала этому никакого значения, думая, что это ей только кажется, что этоостаток от впечатлений дня.

И сидела Ольга Платоновна в своем глубоком кресле, и думала, думала без конца. Далекия милыя тени вставали перед ея глазами, звали, манили к себе... А тишина, мягкий свет свечей в высоком канделябре и мирный стук маятника больших часов баюкали уставшую "Маркизу", и она задремала... Вдруг в кабинете как-то сразу стало светло, словно зажгли большую люстру с амурами, которая висела над возвышением между голубых колонн. Красно-багровая полоса пронеслась мимо темных окон и на мгновение стали видны через стекла разубранные снегом ветви высоких тополей... Откуда-то ударил свет и в залу, а в открытыя двери портретной стали видны самодовольные лица в напудренных париках и цветных кафтанах... Они словно радовались чему-то и улыбались, и пламя весело играло на тусклом золоте рам... Гул и треск слышался все ближе и ближе, словно неведомо откуда надвигалась буря.