Лев Овалов - Болтовня

Я не стал скромничать. Похвала приятна всегда, и мне не стоило большого труда отечески потрепать по плечу Настю и покровительственно заметить:

- То-то и оно-то - учитесь у стариков.

Возвращались мы поздно.

Приятен глазу новый, только что привезенный в типографию шрифт; особенно ярко поблескивают свежие, нечаянно рассыпанные буквы на мрачном и знакомом полу, - так блестели звезды. Приятна разгоряченному человеку сильная струя воздуха, бьющая из жужжащего вентилятора, - в этот вечер слабый ветерок дул приятнее.

На платформе девчата скучно затягивали песни, сонно мигали глазами, и только показавшийся вдалеке красный фонарь, с гневным грохотом летевший наперерез ночи, оживил наше внимание.

В вагоне ко мне пододвинулся Уткин и сердито зашептал:

- Ты, сволочь, попомнишь!

- А вам надо было напиться и хулиганством прогулку испортить? - сказал я сердито и спокойно. - Я, малый, сам выпить не дурак, но всему свое место.

Уткин поднес к моему лицу кулак и буркнул:

- А водку зачем украл?

- За водку вам было заплачено, а шутить со мной брось, - спокойно закончил я разговор, резким движением отвел в сторону уткинскую руку и отошел прочь.

На вокзале в Москве все разрознились, перемешались с толпой и, не прощаясь, разбрелись по домам.

У выхода на площадь под большими матовыми и неустанно светящимися часами меня догнала Настя. Она посмотрела на меня утомленными глазами, поправила на голове красную косынку, протянула руку и спросила:

- В следующее воскресенье поедешь?

Я слабо потряс нежные девичьи пальцы и, довольный, ласково произнес:

- Ну конечно, Настенька.

* * *

Неправильная работа и неправильная жизнь.

Если бы у нас заботились о станках, заботились бы и о людях. Теперь же одно к одному.

Лиза Стрелкова встала у реала недавно, работает ни шатко ни валко, однако успевает лучше многих мужчин.

Обволакивающий окружность типографский гул незаметно скрадывал все посторонние звуки, и все-таки монотонный осенний дождик бился об оконное стекло, как оса, и дребезжал в наборной.

Было скучно. Да, у нас так налажено дело, что мы, работая, можем скучать, веселиться, плакаться на жизненные тяготы и радоваться случайным успехам. Работа спорилась плохо.

Нас развлекал Чебышев - тискальщик, работавший в нашей типографии с незапамятных времен и не мечтавший о лучшей работе.

Утро только что началось. Ни гранок, ни досок к Чебышеву еще не успели подтащить, и, упершись локтями в стол, рассказывал он всему наборному цеху о Лизе Стрелковой:

- ...И, голубчики вы мои, ни фаты венчальной, ни свечей золоченых не признают нынче девушки, и юноши тоже не признают. А не признают они потому, что пошел нынче народ несерьезный. Каждый норовит, дело свое справив, фигли-мигли, тренти-терентий...

Чебышев прервал свой рассказ, соединил над головой руки замысловатым полукругом и загадочно задрыгал пальцами - пальцы должны были объяснить нам значение таинственных "фиглей-миглей".

- И живут юноши и девушки по законам не божеским, а человеческим. А известно: сколько кобелей, столько и заповедей, какой закон люб - такой и выберу. И дошла зараза беспременная и до нашей девушки, до нашей товарки Елизаветы Константиновны. Не знали, не гадали Лизины родители, что она их примеру не последует и вокруг аналоя ходить не захочет. Да и как же родителям Лизиным в могиле спокойно лежать, когда видят они, какая дочь о них незаботливая. Да ежели бы они живы были, так родителей каждое дитя в почете содержать обязано, обеспечить под старость уважением и чаем с вареньем смородиновым, а оно возьми да выскочи в замужество не за человека степенного, деньгой располагающего, а за юношу с легкомыслием, заработка имеющего меньше жениного. Где такие законы слыханы, где такие обычаи виданы, чтоб жена больше мужа зарабатывала? Ну какое в ней будет уважение к своему голове и хозяину?

Свой рассказ Чебышев мог вести до бесконечности. Он увлекся, тонкий, но слышный голос его то стихал, то возвышался, и по какому угодно поводу мог он говорить час, два, три, пока к нему не подходил метранпаж, не брал его за плечи и не кричал в самое ухо: "Тискай, мать твою!.." Чебышев не мог сразу остановить разбежавшийся язык и выпаливал еще несколько фраз. Но нельзя было думать, что он слишком увлекался рассказываньем. Стоило ему заметить лицо, о котором шла речь, - на этот счет он был очень зорок, - как Чебышев немедленно смолкал и суетливо поворачивался к станку.

Он и сейчас внезапно смолк, быстро повернулся к столу и нагнулся, точно рассматривал только что оттиснутую полосу.

По движению Чебышева наборщики поняли, что пришла Стрелкова.

Лиза кивнула нам головой и торопливо пошла к своему месту.

Кто наборщиком не бывал, тот звона не слыхал, - такую пословицу можно прибавить к старой - о море и страхе. Отзвонил звонарь в урочное время службу - и с колокольни долой, да и колокольные звуки все наперечет известны. В наборном звонят все, кому не лень, и звонят без устатка целый день, а про ночь не стоит и говорить...

По наборной пронесся одобрительный гул:

- Пришла...

- Не опоздала...

- Удивительно-таки...

- Ну как, Лизочка? - обратился к ней Колька Комаров. - Муж не задерживал?

- Тяжело поди, - отозвался Андриевич. - Двойная работа: и днем и ночью...

- Про ночь не говори, - вторит Мишка Якушин, - в ночную смену она по своей охоте пошла...

Лиза ниже наклоняется над кассой, стараясь не замечать веселых выкриков.

- Ну, Лиза, как? - опять кричит Комаров.

- Хорошо было? - доканчивает Якушин.

Розовая краска заливает Лизино лицо. Выбившаяся из-под платка прядь русых пушистых волос раздражает Лизу, но она боится поднять руку и поправить волосы: каждое движение привлечет лишнее внимание.

Молчание Лизы надоедает ребятам. Становится скучно. Некоторое время работают молча. Работы мало. Борохович начинает подзуживать Жаренова.

Он бросает работу, подходит к Жаренову, похлопывает его по плечу и спрашивает:

- Что ж, брательник, вчера на работу не вышел? Аль голова болела?

- И то болела, - удивленно соглашается Жаренов.

- Небось после получки погулял? - с оттенком зависти спрашивает Борохович.

- Как тебе сказать... - мнется Жаренов. - Погулять погулял, да вот жена только...

- Денег домой не донес? - насмешливо замечает Андриевич.

- Почти что не донес, - уныло соглашается Жаренов.

- Расскажи лучше, как погулять успел! - пристает к нему Комаров.

- "Как, как", - сумрачно передразнивает Жаренов. - Обыкновенно. Выпил. На Тверской бабу взял. И потом опять выпил. Выпил здорово.

- Выпил, выпил... Скукота! - презрительно отзывается Комаров.

- У него всегда так: ни выпить весело, ни с девчонками интересно время провести, - сухо отзывается Борохович, хитро подмигивая Комарову, - он вызывает Жаренова на откровенность.