Лев Овалов - Январские ночи

К кому она могла обратиться? Существовал лишь один адрес, только Центральному Комитету партии могла она сказать все, как есть.

Землячка села за стол, придвинула чернильницу, взяла ручку и принялась выкладывать на бумаге все, что знала о горестном и мужественном пути Восьмой армии.

Вспоминала и писала, задумывалась и писала, негодовала и писала...

И в тот момент, когда она принялась писать о перебоях в снабжении армии обмундированием, о том, как из армии отозвали старого большевика Сапожникова и прислали на его место болтуна и хвастуна Кранца, в дверь постучали, и перед Землячкой появился Кранц.

Легок на помине!

- Разрешите, товарищ начальник политотдела?

Как всегда подтянутый, в неизменном кожаном обмундировании: и фуражка, и куртка, и галифе, и сапоги - все сшито из мягкого отличного хрома, тщательно выбритый, он, вероятно, считает себя неотразимым.

- Откуда вы? - удивилась Землячка. - По-моему, вы должны эвакуировать Воронеж?

- Так точно, эвакуация идет полным ходом, - заверил ее Кранц. - Но я к вам.

- Ко мне?

- Лично к вам, - Кранц помедлил и прочувствованно произнес: - Розалия Самойловна!

Землячка прищурилась, она не любила, когда к ней обращались по имени-отчеству, это разрешалось только самым близким помощникам.

- Садитесь, - пригласила она своего посетителя и подчеркнуто официально сказала: - Не отвлекайтесь, я слушаю вас, товарищ Кранц.

Но он медлил, почему-то медлил начать разговор, ради которого явился.

- Не знаю, известно ли вам, но в штабе фронта подготовлен приказ о моем снятии, - решился он наконец высказаться. - Я бьюсь как рыба об лед, а на меня вешают всех собак.

Так вот с чем он пришел!

- Но ведь со снабжением у нас...

- Что со снабжением? - перебил ее Кранц. - Я одеваю, я обуваю, я всех кормлю, но никто этого не замечает!

- Вы одеваете командный состав, Кранц, - сухо возразила Землячка. - А следовало бы подумать о красноармейцах.

- Но зачем приказ? Все можно исправить!

- Подождите, Кранц, - остановила его Землячка. - Это я просила отстранить вас от работы.

Он не мог этого не знать. Землячка не раз жаловалась на Кранца, однако он делает вид, что ему об этом не известно.

- Вы же для всех нас в армии, как родная мать, - жалобно протянул Кранц. - Стоит вам замолвить слово, и все образуется.

Землячка это великолепно знает, у него в штабе фронта достаточно дружков - тому устроил куртку, тому сапоги, и достаточно Землячке пожалеть бездельника, как с помощью дружков он сухим выйдет из воды.

- Вас судить, судить надо, Кранц, - неумолимо произносит Землячка. - А вы хотите, чтобы вам было по-прежнему доверено снабжение армии.

- Дайте мне любое поручение, проверьте меня! - восклицает Кранц. - Вы увидите, на что я способен...

Землячка уже знает, на что способен Кранц, и ей совсем не хочется торговаться с этим навязчивым субъектом.

На выручку ей приходит непредвиденный случай.

За окном - хор детских голосов:

Дети, в школу собирайтесь,

Петушок пропел давно,

Попроворней одевайтесь,

Смотрит солнышко в окно!

- Это еще что такое? - удивляется Землячка, высовываясь из окна.

На дороге перед школой стоят, дружно взявшись за руки, выстроенные попарно дети и знай себе поют, ни на что не обращая внимания. Все мал мала меньше, все одеты в серые холщовые костюмчики, и все, по-видимому, чувствуют себя весьма непринужденно.

Очень уж необычно появление этих детей в такое время на улице прифронтового поселка.

Дети же продолжают петь:

Человек, и зверь, и пташка,

Все берутся за дела,

С ношей тащится букашка,

За медком летит пчела...

За дверью слышно низкое цыганское контральто:

- Лишние церемонии ни к чему, цыпа моя...

Дверь распахивается и в комнату вплывает низенькая толстая женщина с багровым лицом и в длинном пальто, перешитом из солдатской шинели.

- Ну как? - тут же спрашивает она, указывая двойным своим подбородком за окно.

- Что - как? - не очень уверенно переспрашивает Землячка.

- Хорошо поют мои деточки?

- Отвратительно! - восклицает Землячка. - Откуда они взялись? Из какой-нибудь колонии? Почему очутились здесь? И что вам от меня нужно?

Но женщину все это обилие вопросов нисколько не смущает.

- Я к вам, как женщина к женщине, - говорит она в ответ.

Как женщина к женщине...

Так к Землячке не обращались никогда, меньше всего она склонна вспоминать, что она женщина, характер у нее мужской, должность мужская.

- Садитесь, - строго говорит Землячка. - Кто вы такая?

- Пузырева, - представляется незнакомка. - Директор Феодосийского приюта для сирот.

Землячка изумляется:

- Фе-о-до-сий-ско-го?..

- А что вы удивляетесь?

Конечно, можно бы и не удивляться, на войне чего только не бывает.

К концу империалистической войны на юге собралось много осиротевших детей, и несколько феодосийских филантропов создали для сирот приют. Средств было мало, приют был небольшой, но все-таки трем десяткам детей как-то облегчал жизнь. Началась гражданская война. Крым оккупировали белогвардейцы. В конце концов их внимание привлек и приют. Однажды перед Пузыревой появился офицер.

"Военное командование намерено эвакуировать детей русской национальности в Севастополь. Не исключено, что их эвакуируют даже за пределы Российской империи". - "А остальные?" - спросила Пузырева. "С остальными поступят по закону".

- А у меня всякие дети, и русские, и евреи, и татары, и караимы, рассказывала Пузырева. - А что значит "по закону", мы уже знаем. Врангелевцам ничего не стоило, например, утопить караимов, как котят... Мы убежали.

- То есть как убежали? - опять изумилась Землячка.

- Уж очень жалко стало детей, уговорила нянечек, собрала кое-какие вещички и увела детей из города.

- Куда?

- Сперва во Владиславовку, потом в Старый Крым, оттуда в Джанкой...

- А потом?

- Потом добрались до Бердянска.

- Так и путешествуете?

- Так и путешествуем.

- А конечная цель?

- Добраться до Москвы, что ли. Я слыхала, Ленин очень хорошо относится к детям.

- И как же думаете добраться?

- Мир не без добрых людей.

Ответы Пузыревой обезоруживали Землячку, о своем путешествии с детьми она рассказывала с подкупающей наивностью.

Это была целая эпопея. Ночевки в чужих хатах, D сараях, под навесами. Сбор милостыни. Иногда оскорбления и угрозы, потому что бродячий этот приют мешал решительно всем. Так, кочуя от деревни к деревне, от поселка к поселку, от станции к станции и упорно стремясь на север, где поездом, а где и пешком, Пузырева добралась со своими детьми до Касторной.

- А где вы остановились?

- Нигде.

- Значит, весь приют у меня под окном?

- Весь.

- А где же ваши нянечки?

- Разбежались.

- А как же вы намереваетесь двигаться дальше?