Вячеслав Пьецух - Человек в углу

Вячеслав Пьецух

Человек в углу

В городе Грибоедове, на улице Дантона, в деревянном ветхом домишке с обломанным петушком жил бывший учитель рисования во 2-й городской школе Валентин Эрастович Целиковский, который был тем известен завсегдатаям грибоедовского базара, что он все ангелов рисовал. Ангелами по субботам торговала его жена, маленькая тетка с темными-претемными, какими-то нехорошими глазами, поскольку сам Целиковский был человек нездоровый и, вероятно, часу не выстоял бы в ряду, где продавались глиняные копилки, игрушки, поделанные из дерева, шкатулки, сшитые из цветных открыток, тряпичные коврики, вышивка под стеклом и прочий бедняцкий аксессуар. Валентин Эрастович страдал сахарным диабетом, гипертонией, ишемической болезнью сердца и бессонницей, к тому же он был туг на левое ухо, как государь Александр I Благословенный, но только, разумеется, не в результате учебных стрельб, а в результате того, что младшая дочь гвоздем у него в ухе поковыряла, когда он однажды призадумался невзначай, а тут еще он занемог глазами и начал мало-помалу слепнуть. Сходил Целиковский в поликлинику, но там ему ничего вразумительного не сказали, только велели реже бывать на солнце, помотался по докторам, практикующим частным образом: один предписал пить настойку пустырника, другой наказал обматывать на ночь голову полотенцем, третий посоветовал как можно больше ходить пешком.

Как раз пешком ходить Валентин Эрастович не любил. Еще в первой молодости, когда он носился с идеей универсального растворителя, ему достался по наследству старый зимовский велосипед, и с той поры он ездил на двух колесах во всякое время года. Зимой езда была неудобной, но Целиковский изобрел скаты с шипами из авиационного алюминия и ездил себе под едко-неодобрительными взглядами горожан, пока весной 1949 года у него не украли велосипед. Эта потеря не сильно его опечалила, поскольку он твердо решил построить новый аппарат оригинальной конструкции и давно копил деньги на детали и материал, отказывая себе в лишней ложке сахарного песку. Дров купить было не на что, семья обносилась до последней возможности, за электричество не платили с Октябрьских праздников, сам Валентин Эрастович довольствовался одной ложкой сахарного песку, которым он весело похрустывал на весь дом, зато как раз к весне сорок девятого года у него в сарае стоял аппарат оригинальной конструкции, чем-то напоминавший обыкновенный велосипед. Но когда и его украли, Целиковский впал в настоящее неистовство и даже ходил бить морду начальнику райотдела милиции, которого он считал виновником всех грибоедовских безобразий; скорее всего, Валентина Эрастовича посадили бы за нападение на первого городского милиционера, но, к счастью, его хватил жестокий сердечный приступ и вместо тюрьмы он угодил в больницу. С тех пор Целиковский ходил пешком.

Как ни гнушался он этим способом передвижения, а под старый Новый год, стало быть, 13-го января, ему пришлось тащиться пешком к известной ведунье Маевкиной, которая, по отзывам, хорошо помогала от сглаза и слепоты. Валентин Эрастович надел джемпер с пуговками на левом плече, ватное пальто и треух, обмотал шею длиннющим вязаным шарфом, сунул ноги в подшитые валенки и отправился на прием. Идти предстояло через весь город, на самую его окраину, на Татарки, и Целиковский три раза взопрел, три раза высох, пока дошел.

Дверь ему открыла сама Маевкина, приятная женщина в пестрой шали. Она провела Валентина Эрастовича в комнаты, опять же приятно пошевеливая плечами, усадила его за стол, покрытый плюшевой скатертью с бахромой, и после молчала минуты три, так пристально глядя ему в глаза, что он сначала опешил, потом испугался, потом взопрел; он вообще часто потел и считал это фундаментальным признаком нездоровья. Наконец Маевкина сказала:

- Дайте под мышками у вас понюхаю...

Понюхала и вынесла приговор:

- Весь организм у вас, товарищ, ни к черту не годится, чего ни коснись, - труха.

- Это такой диагноз? - с едкостью в голосе спросил Целиковский и от огорченья скосил глаза.

- Это такой диагноз, - подтвердила Маевкина, - хотите верьте, хотите нет. Как вы понимаете, специальным медицинским образованием я похвастаться не могу и поэтому человечно, попросту говорю: наблюдается отмирание всех частей.

Валентин Эрастович призадумался, посмотрел на обкусанные свои ногти, потом через окошко на улицу и сказал:

- Интересно, с чего бы это? Что ли, питаемся мы не так?..

- Главная причина болезней - страх. У нас все чего-нибудь трепещут: кто органов, кто пьяных шоферов, кто, что хлеба не завезут, кто старости, кто собак. Поэтому здорового человека у нас практически не найти. Вот у меня, скажем, застарелый гастрит, который развился по той причине, что как, бывало, объявят открытое партсобрание, так я заранее вся дрожу. А вас, товарищ, оттого заели болезни, включая омертвение зрительного нерва, что кто-то вас сильно напугал, когда вы еще существовали в утробе матери, на пятом месяце беременности кто-то вас вредительски напугал.

Целиковский этому сообщению не поверил, но так удивился, что у него выкатились глаза. На всякий случай он решил созвониться со своей матерью, которая вот уже третий год помирала в городе Душанбе.

- Поэтому у вас и организм ни к черту не годится, - будем правде смотреть в глаза.

- Я правды не боюсь, - сказал Валентин Эрастович, - но полечиться хотелось бы, поскольку годы мои не те.

- Обязательно полечитесь, авось пройдет. Я вам назначаю топленый барсучий жир. Будете его принимать по стакану на ночь, - глядишь, организм-то и отойдет.

- Помилуйте, да где ж я его возьму?!

- Очень просто: запишитесь в охотники и самосильно добывайте барсучий жир.

- А чего нельзя?

- Ничего нельзя. Хотя, - хорошо было бы вам влюбиться...

- Сделаю, что смогу.

С этими словами Целиковский положил на плюшевую скатерть сторублевую бумажку размером с ученическую тетрадь, откланялся и ушел.

По дороге домой он завернул на почту и позвонил матери в Душанбе. Страсть как было жаль тридцатки за разговор, но, когда разъяснилось обратное пророчество Маевкиной насчет испуга в утробе матери, эта утрата сместилась на задний план; оказалось, действительно на пятом месяце материнской беременности отец велел ей сделать аборт, поскольку он прикинул на арифмометре, что в пору зачатия находился в командировке в Талды-Кургане, и хотя мать не послушалась отцова распоряжения, как видно, для плода без последствий не обошлось.

По дороге домой он думал о медицинском значении страхов и, уже заворачивая в свою улицу, пришел к заключению, что, во всяком случае, в Грибоедове он совершенно здоровых людей не встречал, что, по крайней мере, жизнь пропитана страхами, как водой.