Вячеслав Пьецух - Письма из деревни

Впрочем, бывают исключения, хотя и крайне редкие, когда деревня пьет без просыпу дня три, причем известие об этом исключении после передается потомству как предание старины. Скажем, года два тому назад мужики из соседней деревни откопали на задах у покойного Борьки Смирнова молочную флягу бражки; незадолго до кончины Смирнов зарыл флягу на огороде и завещал жене, чтобы на годовщину смерти односельчане пришли его помянуть. Зачем-то он обрезок рельса приварил к фляге, и мужикам пришлось прибегнуть к древнеегипетским механическим приспособлениям, чтобы извлечь ее из земли. Как бы там ни было, флягу достали, расположились вокруг котлована и три дня пили бражку, содержательно беседуя, пока женам это не надоело и они не разогнали собеседников по домам.

Не в пример современницам Энгельгардта, нынешние женщины, девушки и дети совсем не пьют, исключая общенациональные праздники, родины, крестины и дни, неблагоприятные для жизнедеятельности, вроде тринадцатого числа. На этот предмет хозяйки загодя изготавливают самогон, и не то что какую-нибудь сивуху, а настоящий первач, да еще настаивают его на экзотической материи, как-то цедре или розовых лепестках. Как правило, домашний напиток выпивается за праздники весь, и наутро хозяину предоставляется отпаиваться вперемежку капустным рассолом и молоком.

И то сказать - на свое хозяйство работать надо, это всё-таки не шутка: сено, солома, скотина, птица, рынок, техника, огород. Тем не менее у положительного мужика всегда найдется время порассуждать. Положим, сидит он у деревенского пруда на корточках и пристально смотрит вдаль. Подойдешь, спросишь:

- О чем мечтаешь?

- Да вот прочитал сегодня в газете, - скажет он в ответ,- что через шесть миллиардов лет на месте нашего Зубцовского района будет море.

- Ну и что?

- А вот что... Чего я, собственно, корячусь, если тут будет море через шесть миллиардов лет?!

Письмо пятое

Интересный вопрос: изменился ли русский крестьянин по результатам большевистского эксперимента или он по-прежнему бедует, только на новый лад? Этот вопрос интересен прежде всего потому, что если восемьдесят лет социалистического землепользования никак не сказались на характере нашего хлебороба, то что тогда способно сдвинуть его с печи? Второе пришествие? новый всемирный потоп? или уже ничто?.. То есть, собственно, вопрос в том, представляет ли собою русский крестьянин силу необоримую, категорию инвариантную, нечто обреченное неизменно существовать с царя Гороха по все предбудущие времена, коли иметь в виду, что вечный результат его агродеятельности - недород...

То, что наш селянин стал резко образованнее за последние восемь десятилетий,- это, как говорится, научный факт. Прежде он путал с Богоматерью пятый день недели, а нынче при желании может починить трактор и даже сведущ в таких отвлеченных понятиях, как кредитование и дефолт. Но вот Екклезиаст пишет: "Во многия знания многая печали" - и действительно, становится ли

человек работоспособнее оттого, что ему доподлинно известно: луну отнюдь не делают в Гамбурге, семью семь - сорок девять?.. Это сомнительно; во всяком случае, уровень образования у нас, кажется, никак не сказался на урожайности зерновых. По-прежнему собираем мы заклятые 13 центнеров хлеба с гектара пашни, которые голландская земля давала еще тогда, когда пепел Клааса стучал в сердца, то есть четыреста лет назад.

И быт крестьянина стал много цивилизованней, например, в его обиходе появилось понятие - туалет. В семидесятых годах прошлого столетия Александр Николаевич Энгельгардт сообщал в своих письмах "Из деревни": "Замечу, между прочим, чтоh у крестьян отхожих мест нет",- а нынче у нас что в колхозе "Сознательный", что в колхозе "Путь Ильича" в каждом крестьянском доме канализация, газ, вода.

Одним словом, много свершилось на селе перемен за последние восемьдесят лет, вот только, кажется, основной приоритет крестьянина остался непоколебимым, то есть ему, как и допрежь, ничего не надо, кроме самого необходимого для поддержания показанного уровня гемоглобина в своей крови. И Энгельгардт пишет: "Нету у крестьянина хлеба, он трудится от зари до зари, есть хлеб - на печи лежит". И сейчас, как посмотришь, что в колхозе "Сознательный", что в колхозе "Путь Ильича" нынешний землепашец лишний раз пальцем не шевельнет, чтобы украсить свое существование дополнительной парой брюк.

Этот феномен объясняется просто: русский крестьянин никогда не стремился к обогащению, к процветанию своего хозяйства, а только бы ему утробу набить и чтобы кумачовая рубаха имелась про Светлый день. В том-то все и дело, что неоткуда было взяться у крестьянина приобретательским настроениям и собственническому инстинкту, потому что у него и своей земли-то никогда не было, и избыточный продукт вечно девался невесть куда. С другой стороны, деньги в деревне, по крайней мере в последние восемьдесят лет, были как бы и не нужны. На что они, действительно, нужны, если еще пятнадцать лет тому назад в нашем сельпо ничего нельзя было купить, кроме водки, макарон, резиновых сапог и книжки "Уход за послеоперационными больными в домашних условиях. Том второй"...

Сегодня другое дело: скажем, в Борках (что в шмелевском магазине, что в поспеловском) только черта лысого не купить, мужики землей торгуют, стройматериал имеется в продаже любой, хоть из черного дерева, во Ржеве можно за бесценок "Опель" приобрести - словом, вроде бы должен был появиться настоящий денежный интерес...

Не тут-то было. Брать лишнюю землю никто не хочет, фермерские хозяйства в районе наперечет, выше заклятых 13 центнеров хлеба с гектара пашни урожайность не поднимается, потому что мужики в поле по-прежнему работают оттого, отчего летом трава растет. Но при этом на безденежье жалуются все, от первого механизатора до последнего пастуха. В другой раз скажешь соседу: дескать, в Европе один грамм сушеных белых грибов стоит одну условную единицу, а у тебя эти самые белые грибы только что из темени не растут... Посоветуешь: занялся бы ты семейно этим нехитрым промыслом, нашел бы посредника, поставил бы это занятие на поток - года через три, глядишь, построил бы посреди деревни себе дворец... Нет, это ему не интересно, он в ответ и слова тебе не скажет, а внимательно так посмотрит в небо, точно там написана его предбудущая судьба.

Отсюда следует такой вывод: поскольку отечественный крестьянин есть сила необоримая, в ближайшее тысячелетие русская деревня богата не будет и процветания нашему сельскому предприятию не видать. Ну разве что случится что-нибудь похлеще большевистского эксперимента, совсем уж из ряда вон выходящее, вроде присоединения Тверской области к провинции Квебек.