Вячеслав Пьецух - Уроки родной истории

Русский человек может продуктивно существовать, если только он идеалист по химическому составу крови, и его не так волнует провалившаяся крыша, как именно Царствие Божие на земле. Вот ведь Владимир I Святой: человек только-только принял Христову веру, но так органично проникся ее законом, что уже был не в состоянии казнить разбойника за разбой. Или у нас такой воздух, что гуманистическое учение намедленно становится материальной силой и руководит нами непосредственно, как инстинкт.

Однако и то правда, что Владимир I Святой был один такой чудак во всю историю российской государственности, недаром он и святой, преемники же его легко казнили правых и виноватых, неизменно манкируя заповедью "Прощайте врагам вашим..." и прочими, взывающими к милости и человеколюбию, словно от Христа ничего не осталось, кроме формулы "Не мир я принес, но меч".

Начиная с непосредственного преемника - князя Ярополка I Окаянного, погубившего своих братьев Бориса и Глеба, - все без исключения вожди нашей нации совершили за свою жизнь такую пропасть недоброкачественных поступков и прямых преступлений, что невольно приходишь к выводу: отправление высшей власти отрицает обыкновенную порядочность и мораль. Если даже наш государь как личность особых нареканий не вызывает, то он всегда мерзавец как государь. Взять хотя бы князя Ивана I Калиту: вроде бы человек он был хороший, нищелюбивый, с демократическими наклонностями, а в 1327 году по приказу ордынского хана Узбека ходил походом на Тверь подавлять тамошнее восстание против монгольских оккупантов, сжег город, до нитки разграбил княжество и угнал в китайское рабство с тысячу тверичан. Или вот государь Александр II Освободитель: тоже был хороший человек, поэт Жуковский его воспитывал. Но зачем он перевешал младшее поколение народовольцев, в сущности, людей психически несостоятельных, которых нужно было изолировать и лечить?..

Это большая тайна, отчего властелин - всегда уголовный преступник, хотя бы и вынужденный обстоятельствами, в то время как обыкновенный человек на деле исповедует правила "не укради" и "не убий". Может быть, штука в том, что вообще государственность постольку зла, преступна, несообразна с человеческим естеством, поскольку ее источник - зло, преступление, психическая аномалия, то есть природная неспособность следовать обыкновенным христианским правилам как болезнь. В таком случае общество и государство существуют главным образом потому, что на сто человек народонаселения приходится один выродок, который физиологически не может исполнять заповедей "не укради" и "не убий", который ничего не боится, потому что ему бояться нечем, и которого мерами кротости не проймешь. Следовательно, государство вынуждено безумными средствами оперировать против безумцев, и это такая же непреодолимая стихия, как неизбежность смерти и снегопад.

Иными средствами власти предержащие не владеют по природе, и, как это ни обидно, на орехи достается также девяноста девяти бедолагам, которые составляют психически здоровое большинство. То государство, до невменяемости отравленное злом, засудит его за саркастическое стихотворение, то пошлет убивать себе подобных ни за понюх табаку, то обесчестит дурацкими внешнеполитическими предприятиями, то низведет до положения босяка. Но тут уж ничего не поделаешь: коли ты родился в качестве избранника Божия, то терпи.

Разумеется, это случайность* , что из шести миллиардов микроскопических претендентов на жизнь именно тебе выпал бесценный дар личного бытия. Тем более трепетно к нему следует относиться, ибо ты за шесть миллиардов несбывшихся людей обоего пола наслаждаешься течением мысли, оттенком чувства, закатами, осенней тоской, фантазиями Антона Павловича Чехова и прочими слагаемыми земного сеществования, которые всегда в твоем распоряжении, как зрение или слух. Отсюда самоубийство есть не просто грех, но абсурд и величайшее преступление перед природой; отсюда же острая необходимость так организовать свое временное пребывание на земле, чтобы как можно дольше и как можно полнее наслаждаться бесценным даром личного бытия. В этом смысле все русские князья, за редкими исключениями, были подлецы, недоумки и сами себе враги. Со времен Ярослава I Кесаря они если и строили национальную государственность, то как семейное дело вроде своего магазина или пошивочной мастерской, а в основном резали друг друга, грабили, подсиживали, надували, предавали, даром что все были кровные родственники, и с такой же легкостью рисковали головой ради пустых вещей, с какой нынешний дебил из уголовников (например, за чемодан радужных бумажек с цифирью) готов полжизни сидеть в тюрьме.

* Как известно, любая случайность есть маргинальное проявление закономерности, а то и прямое звено цепи.

Что, впрочем, отчасти извинительно для средневекового человека, поскольку время было такое: род людской еще не выстроил настоящую иерархию ценностей и не накопил достаточного знания о себе. Слава Богу, нынешние князья, прямые потомки тех самых недоумков и подлецов, делом занимаются: детей рожают, картины пишут, администрируют, и, стало быть, опять же прогресс человечности налицо.

Русские - наверное, самый смирный народ в Европе, и тем не менее они фордыбачили еще в седой древности, задолго до Нестора-летописца и до того, как викинг Рюрик Скьелдунг был выписан славянами из Фрисландии вместе с его дружиной, которая сама себя называла - русь.

Первая русская революция приходится на 862 год нашей эры, когда новгородцы изгнали из своей земли варягов шведского корня и бразды правления взял в свои руки полумифический Гостомысл. Ничего хорошего из этого не вышло, и вскорости пришлось звать варягов датского корня, чтобы пресечь междоусобицы и разбой.

Такова, к сожалению, судьба всех наших революций, включая последнюю, то есть Великую Октябрьскую, которая была действительно великой, но по астрономическому счету произошла все-таки в ноябре.

Победоносной ее тоже не назовешь, а скорее это было отложенное поражение, так как большевизм предполагает совершенного работника, воспитанного совершенными формами общественного и государственного бытия, но такая метаморфоза может случиться только наоборот; именно деревенский мужик не оставит воровства как народного промысла, если заменить ему родовой надел общественной собственностью на землю и средства производства, которые и осмыслить-то невозможно, но он будет трудиться до седьмого пота, если он просто-напросто собственник, развитой гражданин и печальник о благе своей семьи. Когда Ленин был еще юношей, писатель Александр Иванович Эртель вопрошал в письме к другу: "Не думаешь ли ты, что социализм может быть только в таком народе, земле, где дороги обсажены вишнями и вишни бывают целы?"