Вера Панова - Кружилиха

- Не учишься? - спросил Листопад.

- Я занимаюсь с Нонной Сергеевной, - сказал Костя.

- С какой Нонной Сергеевной?

- С товарищем Ельниковой, конструктором. Нас несколько человек с нею занимается, - объяснил Костя.

Потом Листопаду сказали, что Нонна Сергеевна по собственному почину отобрала несколько мальчиков и девочек из бывших ремесленников, они ходят к ней домой, и она их учит. Саша Коневский считал, что следовало бы это дело ввести в общую систему технической учебы, время от времени устраивать ребятам экзамены, это было бы поучительно для всей заводской молодежи. Занятия лучше проводить в клубе, чтобы могли присутствовать все желающие... Рябухин не согласился с Коневским: ребята не ходят в клуб, потому что там холодно, а у Нонны Сергеевны тепло. И чаем она поит, говорят ребята, - и у нее много интересных книг по технике, их можно брать с полок и рассматривать.

- А Нонне Сергеевне, - сказал Коневскому Рябухин, - ты и не заикайся, чтобы переходила в клуб и что ее учеников будут экзаменовать: женщина с фокусами, фыркнет и бросит все, и конец хорошему начинанию. Подождем, сама к нам придет.

Листопад премировал Костю, а когда спустя сколько-то времени захотел опять увидеть его, Кости на заводе уже не оказалось: отослал матери свои девятнадцать тысяч и ушел в индустриальный техникум.

Листопад рассердился: как отпустили человека, полезного для производства? Грушевой разводил руками, бормотал что-то насчет того, что Нонна Сергеевна очень настаивала... Эта Нонна Сергеевна крутит людьми по своему усмотрению. Указать бы ей ее место, да не хочется связываться с бабой...

Вот таких молодых людей, как Костя Бережков, Лида Еремина, как способный техник Чекалдин, Листопад знал в лицо и живо интересовался ими. Но существовало еще несколько тысяч подростков, у которых не было никакой славы. От них, случалось, приходили в отчаянье старые мастера, привыкшие иметь дело с опытными и дисциплинированными рабочими. А между тем они работали и давали продукцию, и их неловкими усилиями, слитыми воедино, выполнялась программа военного времени. Кроме Лиды и Кости, был на заводе мальчик Анатолий Рыжов, он прогулял целую неделю, и его надо отдавать под суд.

Небольшого роста коренастый мальчуган работал у сверлильного станка. Кругом были такие же мальчуганы, в таких же спецовках, но у Анатолия Рыжова было выражение, отличавшее его от всех, - выражение угнетенности; и по этому выражению Листопад еще издали угадал прогульщика. Прогульщик мельком взглянул на подходившего директора и продолжал свое дело.

- Рыжов? - спросил Листопад.

- Рыжов, - ответил Толька.

- Это ты неделю шлендрал? - спросил Листопад.

- Я, - ответил Толька. Про себя он подумал: "Эх, люди!.. Тут преступление и наказание, а он с шутливыми словечками: шлендрал". Толька сурово насупился и вложил в зажим новую деталь...

Листопад остановил станок и спросил:

- Тебе сколько лет?

- Шестнадцать, - отвечал Толька. Ему еще не исполнилось шестнадцати, но он исчислял свой возраст не со дня появления на свет, а по году рождения: если родился в 1929 году, значит, в 1945-м ему шестнадцать лет.

- Где же ты был? - спросил Листопад.

Толька ответил не сразу. Ему надоело отвечать на этот вопрос.

- В деревне.

- В деревне? Что делал? Работал, что ли?

Толька молчал.

- У тебя семья в деревне?

- Нет, тут у меня семья, на Кружилихе.

- Кто у тебя?

- Мать.

- Ты один у матери или много вас?

- Один, - сказал Толька и сам удивился: ему до сих пор не приходило в голову, что он у матери один. При матери он числил Федора, Ольку и Вальку, а себя - в последнюю очередь и между прочим.

- Ты по доброй воле к нам пришел, - сказал Листопад. - Законы военного времени тебе известны, так? Ты понимаешь, что мы тут не шутки шутим. Мы все силы напрягли - завершаем великое дело, ради которого сотни тысяч наших советских людей отдали жизнь; а ты дезертируешь...

Он говорил суровым голосом и чувствовал нежность ко всем этим ребятам, к этим чистым глазам, которые смотрели на него, которых он раньше почему-то не замечал.

- А вы где, ребята, живете?

Ребята замялись: никому не хотелось выскакивать - отвечать первым...

- Вот ты - где живешь?

- Я? - переспросил Алешка Малыгин. - Я тоже в семье живу.

- А ты?

- В юнгородке, - отвечал беленький, похожий на девочку Вася Суриков. - Я и вот он, и вот он - мы живем в юнгородке.

Юнгородком называли десяток стандартных двухэтажных домов, построенных в годы войны для молодых рабочих, не имевших жилья.

- Как там у вас, в юнгородке? - спросил Листопад. - Хорошо?

По тому, как переглянулись ребята, он понял: совсем не хорошо.

- Ничего, - сказал Вася Суриков со снисходительностью мужчины, понимающего трудности и не боящегося их, - жить можно.

Листопад смотрел на них, и чувство умиления, почти благоговения, наполняло его душу.

Он надвинул Тольке кепку на нос и сказал:

- Обожди, ребята, еще немного, перейдем на мирное положение, получите отпуска, дадим вам путевки в дом отдыха, кое-кто, наверно, пожелает идти учиться, - все еще будет, ребята. Все.

Подошла Марийка, расстроенная.

- Вот, товарищ директор, никакой сознательности, - сказала она, качая головой. - А еще родственник председателя завкома. Осрамил Федора Иваныча на всю Кружилиху! - сказала она Тольке с сердцем.

Листопад не понял:

- Как председателя завкома? Кто родственник?

- Да он же, а кто же, - сказала Марийка. - Вот этот красавец молодой... Ну, как же. Покойной жены Федор-Иванычевой родной брат, вместе и живут.

Листопад помолчал, соображая.

- Ладно, - сказал он, - работай, Рыжов, замаливай грех.

"Ах, хорошая вещь ребята, - подумал он, уйдя от них, - ах, хорошая!.." Взбодренный, словно вспрыснутый весенним дождем, он прошел в конторку к мастеру Королькову, кликнул по телефону Мирзоева и поехал в юнгородок.

Мирзоев сидел за баранкой необычно серьезный и строгий, со сведенными тонкими бровями.

- Чего у тебя сегодня вид бледный? - спросил Листопад.

- Отмечаю траурный день, - тихо и торжественно отвечал Мирзоев, глядя перед собой печальными глазами. - Ровно три года назад погиб мой лучший начальник и товарищ, которого я возил: командир нашего батальона... Это был человек! Буду жить еще сто лет - буду помнить.

У каждого за годы войны выросли свежие могилы. Будь жива Клаша, был бы сын, сыновья, мальчики с чистыми глазами и мужскими душами... Сколько потеряно, сколько лет пройдет, пока зарастут могилы быльем-травой!

Чернее тучи вернулся Листопад из юнгородка и сразу позвонил Уздечкину.

- Федор Иваныч? Прошу вас ко мне зайти. Сейчас же.

В том, что увидел Листопад в юнгородке, был виноват не один Уздечкин. Вину с Уздечкиным делили и Рябухин, и Коневский, и прежде всего он сам, Листопад. Но Уздечкина Листопад не любил, и весь гнев его пал на Уздечкина.