Вера Панова - Кружилиха

Война бросила его на Украину. Он был назначен комиссаром дивизии и выполнял свои обязанности так же самозабвенно и вместе методично, как и в мирное время. Ему недолго пришлось выполнять их: под Киевом его подкосила немецкая мина. При ранении он был тяжело контужен и на два месяца потерял зрение и слух. Слепого, глухого, пораженного газовой гангреной, его отвезли в дальний тыл, в госпиталь.

Странные это были дни, ни на что не похожие, - дни пребывания в госпитале. Когда прошел жар и бред и Рябухин осознал свое положение, ужаса у него не было: он быстро сообразил, что если глаза не болят и целы, то зрение обязательно вернется, нужно только терпеливо ждать; так же и слух вернется. Трудно было быть терпеливым в такое время; но Рябухин держал себя в руках. Он спросил кого-то, кто ставил ему градусник: "Немцев выгнали? Если да - сожмите мне руку". Никто не дотронулся до его руки, которую он протянул перед собой. Ему стало жутко, он спросил: "Москва цела? Если да - сожмите руку". На этот раз невидимый собеседник взял его за руку и сжал крепко...

Этим способом Рябухин получал сведения о войне.

В глазах был мрак, днем красный, ночью черный. В ушах - словно вода налита... Доносился запах пищи - значит, принесли обед. Ложка дотрагивалась до губ. Рябухин открывал рот, его кормили. Быстрые, привычные руки ловко меняли белье на нем и под ним. Поднимали, клали на носилки - значит, на перевязку. "Товарищи, - говорил Рябухин в пространство, - кто тут близко ходячий, дай закурить". В безмолвии, окружавшем его, кто-то вставлял ему в рот папиросу, подносил зажженную спичку - от нее мгновенным теплом веяло на лицо, - и он курил...

Рябухин лежал и думал. Он думал обо всем на свете! Представлял себе линию фронта и соотношение наших сил с силами противника, представлял опустошения и беды, причиненные нам немцами, подсчитывал наши ресурсы. Он думал о будущем страны, о будущем мира, о родных своих, о людях, которых знал. Он видел их, он слышал их голоса. Он думал о человеческом сердце, о жизни, о смерти... Однажды утром, проснувшись, он открыл глаза и увидел перед собой белую стену, на штукатурке была маленькая змеевидная трещина. Рябухин повернулся на другой бок и увидел койку, на койке спал человек такой красоты, какой ни раньше, ни потом не встречал Рябухин. Взял со столика папироску и спички, потряс коробком - спички весело затарахтели в коробке - и закурил. Подошла старуха сиделка.

- Батюшки, видит! - сказала она.

- И слышу, - сказал Рябухин. - Какая вы, оказывается, красавица, няня.

- Да уж теперь все мы для вас будем красавцы, - сказала сиделка. Соскучились, столько времени нас не видавши; вот и красавцы.

Прошло больше трех лет. Рябухин уже не помнил, как это он был незрячим и какие думы его тогда посещали: он весь был в сегодняшнем своем труде и сегодняшних заботах. Но до сих пор ему казались прекрасными все лица кругом. Скажи ему кто-нибудь, что, например, Уздечкин некрасив, или он сам, Рябухин, некрасив, - он бы не поверил.

Когда он выписался из госпиталя, ЦК партии послал его парторгом на Кружилиху. То, что Рябухин видел на Кружилихе, с каждым днем укрепляло его веру в человека, в красоту человеческой души. Люди не жалели сил, жертвовали всем, чтобы помочь Красной Армии разбить врага. Рябухин знал, что им нелегко; ему и самому было нелегко; но никто не жаловался, никто ни разу не помыслил о мире без победы.

И вот завиднелся светлый день, во имя которого совершался этот великий всенародный подвиг: Красная Армия приближалась к Берлину.

Первого марта из Москвы пришел заказ на оборудование для К-ского завода боеприпасов; заказ почти в два раза превышал обычные. Листопад, рассмотрев его, сказал:

- Так. Понятно.

И по телефону сказал Рябухину:

- Сергей, будет жарко.

- Кому жарко? - спросил Рябухин.

- Гитлеру, - отвечал Листопад. - Иди сюда.

Они сидели вдвоем с полчаса; потом пришли начальники цехов, вызванные на совещание. Предстояло обсудить вопрос, как расставить силы, чтобы сдать заказ своевременно.

Совещание было бурное. Только Грушевой, начальник литерного цеха, сидел молча, со скучающим и равнодушным видом. В литерном цехе производились взрыватели для минометов; заказ на оборудование его не касался. Грушевому это было досадно: кто-то другой станет в центре внимания заводских и городских организаций, получит награды...

- А на погрузку, - сказал кто-то, - придется позаимствовать людей из цеха товарища Грушевого.

Грушевой даже качнулся: этого недоставало! Его уже начинают третировать... Можно подумать, что у него рабочие сидят сложа руки...

- Вряд ли это будет возможно, - сказал Листопад. - Полагаю, что на цех Грушевого тоже ляжет в этом месяце двойная нагрузка.

Он рассчитал правильно: через два дня поступил дополнительный заказ на взрыватели.

Грушевой воспрянул духом и потребовал добавочной рабочей силы. Он привык к тому, чтобы все его требования удовлетворялись сразу. Но на этот раз Листопад сказал:

- Не выйдет. Управляйтесь собственными силами. Во всех цехах такое же напряженное положение, как у вас.

За все годы войны завод не имел такого высокого задания.

Марийка пришла домой поздно вечером, против обыкновения молчаливая и задумчивая. Взяла листок бумаги и карандаш и стала писать какие-то цифры, шевеля губами.

- Ты что считаешь? - спросил Лукашин.

- Ох, Сема, не мешай, - сказала Марийка. Писала долго, потом бросила карандаш и сказала: - Ну, не получается. Что я поделаю?

- Да что не получается? - спросил Лукашин.

- Рябухин говорит, я вполне могу на трех автоматах справиться, сказала Марийка со слезами на глазах. - А я подсчитала, что не выйдет. Если бы я инструктором не была; полдня с ребятами вожусь. Никак мне.

Лукашин видел, что она расстроена. Ему очень хотелось утешить ее, но он не умел: если бы какая-нибудь домашняя неприятность, а то такое тонкое дело, в котором он, новичок на производстве, вовсе не разбирается. Он еще едва свою норму начал выполнять. Он посматривал на Марийку с уважением.

- Я не знаю, откуда он выдумал три автомата, - жаловалась Марийка. Ты, говорит, стахановка. Ты, говорит, рабочий коммунистического будущего. - Марийка засмеялась. - И мастеру наговорил: она может! И мастер посулил: завтра, говорит, поставлю тебя на автоматы "Берд", давай нажимай. Я нажму! - вдруг закричала Марийка. - Только пускай они ко мне не подпускают детишек!

Ночью она спала тревожно, а утром пришла на работу сердитая и сказала своим ребятам:

- Чтоб не морочили мне голову зря. Буду сегодня рекорд становить. Чтоб тихо было мне. - А мастеру Королькову сказала: - Ну, давайте три автомата.

К Марийкиным ребятам, в числе которых был Толька, приставили временно другого инструктора.

- Ребята, - сказал им Саша Коневский, - нашего брата, молодежи, на Кружилихе тридцать пять процентов. Если не возьмемся с полной ответственностью, заказ не может быть выполнен в срок, сами понимаете.