Борис Пастернак - Темы и вариации

Москва в декабре

Снится городу: Bсе, Чем кишит, Исключая шпионства, Озаренная даль, Как на сыплющееся пшено, Из окрестностей пресни Летит На трехгорное солнце, И купается в просе, И просится На полотно. Солнце смотрит в бинокль И прислушивается К орудьям, Круглый день на закате И круглые дни на виду. Прудовая заря Достигает До пояса людям, И не выше грудей Баррикадные рампы во льду.

Беззаботные толпы Снуют, Как бульварные крали. Сутки, Круглые сутки Работают Поршни гульбы. Ходят гибели ради Глядеть пролетарского граля, Шутят жизнью, Смеются, Шатают и валят столбы.

Вот отдельные сцены. Аквариум. Митинг. О чем бы Ни кричали внутри, За сигарой сигару куря, В вестибюле дуреет Дружинник С фитильною бомбой. Трут во рту. Он сосет эту дрянь, Как запал фонаря.

И в чаду, за стеклом Видит он: Тротуар обезродел. И еще видит он: Расскакавшись На снежном кругу, Как с летящих ветвей, Со стремян И прямящихся седел, Спешась, градом, Как яблоки, Прыгают Куртки драгун. На десятой сигаре, Тряхнув театральною дверью, Побледневший курильщик Выходит На воздух, Во тьму. Хорошо б отдышаться! Бабах... И - как лошади прерий Табуном, Врассыпную И сразу легчает ему. Шашки. Бабьи платки. Бакенбарды и морды вогулок. Густо бредят костры. Ну и кашу мороз заварил! Гулко ухает в фидлерцев Пушкой Машков переулок. Полтораста борцов Против тьмы без числа и мерил. После этого Город Пустеет дней на десять кряду. Исчезает полиция. Снег неисслежен и цел. Кривизну мостовой Выпрямляет Прицел с баррикады. Bымирает ходок И редчает, как зубр, офицер. Bсюду груды вагонов, Завещанных конною тягой. Электрический ток Только с год Протянул провода. Но и этот, поныне Судящийся с далью сутяга, Для борьбы Всю как есть Отдает свою сеть без суда. Десять дней, как палят По миусским конюшням Бутырки. Здесь сжились с трескотней, И в четверг, Как смолкает пальба, Взоры всех Устремляются Кверху, Как к куполу цирка: Небо в слухах, В трапециях сети, В трамвайных столбах.

Их - что туч. Все черно. Говорят о конце обороны. Обыватель устал. Неминуемо будет праветь. "Мин и Риман", Гремят На заре Переметы перрона, И семеновский полк Переводят на брестскую ветвь.

Значит, крышка? Шабаш? Это после боев, караулов Ночью, стужей трескучей, С винчестерами, вшестером? .. Перед ними бежал И подошвы лизал Переулок. Рядом сад холодел, Шелестя ледяным серебром.

Но пора и сбираться. Смеркается. Крепнет осада. В обручах канонады Сараи, как кольца, горят. Как воронье гнездо, Под деревья горящего сада Сносит крышу со склада, Кружась, Бесноватый снаряд.

Понесло дураков! Это надо ведь выдумать: В баню! Переждать бы смекнули. Добро, коли баня цела. Сунься за дверь - содом. Небо гонится с визгом кабаньим За сдуревшей землей. Топот, ад, голошенье котла.

В свете зарева Наспех У прохорова на кухне Двое бороды бреют. Но делу бритьем не помочь. Точно мыло под кистью, Пожар Наплывает и пухнет. Как от искры, Пылает От имени минова ночь. Bсе забилось в подвалы. Крепиться нет сил. По заводам Темный ропот растет. Белый флаг набивают на жердь. Кто ж пойдет к кровопийце? Известно кому, - коноводам! Топот, взвизги кабаньи,На улице верная смерть. Ад дымит позади. Пуль не слышно. Лишь вьюги порханье Бороздит тишину. Даже жутко без зарев и пуль. Но дымится шоссе, И из вихря Казаки верхами. Стой! Расспросы и обыск, И вдаль улетает патруль. Было утро. Простор Открывался бежавшим героям. Пресня стлалась пластом, И, как смятый грозой березняк, Роем бабьих платков Мыла Выступы конного строя И сдавала Смирителям Браунинги на простынях.

Л е й т е н а н т Ш м и д т

(март 1926 - март 1927)

Часть первая

1

Поля и даль распластывались эллипсом. Шелка зонтов дышали жаждой грома. Палящий день бездонным небом целился В трибуны скакового ипподрома.

Народ потел, как хлебный квас на леднике, Привороженный таяньем дистанций. Крутясь в смерче копыт и наголенников, Как масло били лошади пространство.

А позади размерно бьющим веяньем Какого-то подземного начала Военный год взвивался за жокеями И лошадьми и спицами качалок.

О чем бы ни шептались, что бы не пили, Он рос кругом и полз по переходам, И вмешивался в разговор, и пепельной Щепоткою примешивался к водам.

Все кончилось. Настала ночь. По киеву Пронесся мрак, швыряя ставень в ставень. И хлынул дождь. И как во дни батыевы, Ушедший день стал странно стародавен.

2

"Я вам писать осмеливаюсь. Надо ли Напоминать? Я тот моряк на дерби. Вы мне тогда одну загадку задали. А впрочем, после, после. Bремя терпит.

Когда я увидал вас... Но до этого Я как-то жил и вдруг забыл об этом, И разом начал взглядом вас преследовать, И потерял в толпе за турникетом.

Когда прошел столбняк моей бестактности, Я спохватился, что не знаю, кто вы. Дальнейшее известно. Трудно стакнуться, Чтоб встретиться столь баснословно снова. Вы вдумались ли только в то, какое здесь Раздолье вере!- Оскорбиться взглядом, Пропасть в толпе, случиться ночью в поезде, Одернуть зонт и очутиться рядом!"

3

Над морем бурный рубчик Рубиновой зари. А утро так пустынно, Что в тишине, граничащей С утратой смысла, слышно, Как, что-то силясь вытащить, Гремит багром пучина И шарит солнце по дну, И щупает багром. И вот в клоаке водной Отыскан диск всевидящий. А севастополь спит еще, И утро так пустынно, Кругом такая тишь, Что на вопрос пучины, Откуда этот гром, B ответ пустые пристани: От плеска волн по диску, От пихт, от их неистовства, От стука сонных лиственниц О черепицу крыш. Известно ли, как влюбчиво Бездомное пространство? Какое море ревности К тому, кто одинок! Как, по извечной странности Родимый дух почувствовав, Летит в окошко пустошь, Как гость на огонек. Известно ль, как навязчива Доверчивость деревьев. Как, в жажде настоящего, Ночная тишина, Порвавшш с ветром с вечера, Порывом одиночества Влетает, как налетчица, К незнающему сна? За неименьем лучшего Он ей в герои прочится. Известно ли,как влюбчива Тоска земного дна? Заре, корягам якорным, Волнам и расстояньям Кого-то надо выделить, Спасти и отстоять. По счастью, утром ранним В одноэтажном флигеле Не спит за перепиской Таинственный моряк.

Всю ночь он пишет глупости, Вздремнет - и скок с дивана. Бежит в воде похлюпаться И снова на диван. Потоки света рушатся, Урчат ночные ванны, Найдет волна кликушества Он сызнова под кран.

"Давайте, посчитаемся. Едва сюда я прибыл, Я все со дня приезда Вношу для вас в реестр, И вам всю душу выболтал Без страха, как на таинстве, Но в этом мало лестного, И тут великий риск.

Опасность увеличится С теченьем дней дождливых. Моя словоохотливость Заметно возрастает. Боюсь, не отпугнет ли вас Тогда моя болтливость? Вы отмолчитесь, скрытчица, Я ж выболтаюсь вдрызг.

. . . . . . . . . . . .

Вы скажете - ребячество. Но близятся событья. А ну как в их разгаре Я скроюсь с ваших глаз? Едва ль они насытятся Одной живою тварью: Ваш образ тоже спрячется, Мне будет не до вас. Я оглушусь их грохотом И вряд ли уцелею. Я прокачусь их эхом, А эхо длится миг. И вот я с просьбой крохотной: Ввиду моей затеи Нам с вами надо б съехаться До них и ради них" .