Константин Паустовский - Начало неведомого века (Повесть о жизни - 3)

В теплушку влез, кряхтя, пожилой и недовольный

комиссар. За ним влез знакомый красноармеец.

- Что тут у вас за волынка с чайником? - спросил комиссар.- Где тут чайник? Покажите.

Додя вытащил из-под тюка изуродованный чайник.

- А носик-то от чайника - тю-тю! - сказал красноармеец и свистнул. Был тут намедни, а сейчас улетел, как та певчая птичка. Как та самая воздушная пленница.

Комиссар посмотрел на чайник, подумал, потом сказал красноармейцу:

- Ну-ка, сбегай, приведи двух человек из охраны. Он повернулся к журналистам.

- Ваши документы.

Журналисты охотно достали документы, но руки у них все же дрожали. Комиссар терпеливо ждал. Он медленно просмотрел все документы и спрятал их к себе в карман куртки.

- У нас документы в полном порядке, товарищ комиссар,- сказал человек в гетрах.- Зачем же вы их отбираете?

- Вижу, что в порядке,- ответил комиссар и выжидательно повернулся ко мне.

- Вот, товарищ комиссар, какая история,- торопливо заговорил человек в гетрах.- В нашей теплушке оказался вот этот гражданин. Сел в Москве, хотя мы и возражали. Насколько мы знаем, у него нет ни пропуска, ни разрешения на переход границы. Его в первую очередь следовало бы проверить. Мы, как лояльные советские граждане, собирались заявить вам об этом. Да вот - не успели.

- А откуда вы заключили, господа лояльные советские граждане,спросил комиссар,- что у него нет ни пропуска, ни разрешения? Вы его знаете?

- Нет, совершенно не знаем.

- Чтобы клепать - надо знать,- наставительно заметил комиссар.- А этих человечков с бриллиантами в носиках чайников мы уже выудили пять штук за неделю. Фантазия нужна в таких делах! Фантазия!

Комиссар постучал согнутыми пальцами но чайнику.

- Так вот, граждане, пожалуйте. Поговорим. Вещички пока оставим здесь. Сидоров, Ершиков,- сказал он двум вооруженным красноармейцам, стоявшим около теплушки,- взять их ко мне. А этого,- он показал на меня,- пока оставить. И смотрите, чтобы по дороге они ничего не выкинули из карманов. Попятно?

- Понятно! - охотно ответили красноармейцы.- Не первый раз, товарищ комиссар.

Журналистов увели. Комиссар ушел вслед за ними. Я остался в теплушке один. Вскоре красноармейцы вернулись и молча забрали вещи журналистов.

Я ждал. Прошел час. Из стоявшего неподалеку агит-вагона вышей голый до пояса, заспанный босой человек с огромной всклокоченной шевелюрой и клочкастой бородой. Он вытащил из вагона лист фанеры, кисти и банки с красками, прислонил фанеру к вагону, поплевал на руки, взял кисть и одним махом нарисовал сажей толстяка в цилиндре. Из живота у толстяка, распоротого штыком, сыпались деньги.

Потом клочкастый человек почесал за ухом и написал сбоку на плакате красной краской:

Никогда буржуйское золотое пузо

Не ожидало такого конфуза.

Матросы в соседней теплушке загрохотали. Клочкастый человек не обратил на это никакого внимания, сел на ступеньку вагона и начал скручивать толстую папиросу из махорки.

В это время пришел красноармеец и потребовал меня к комиссару. Все было кончено. Я захватил свой чемодан, и мы пошли.

Комиссар помещался в товарном вагоне на заросшем одуванчиками запасном пути. В дверях вагона стоял чистенький пулемет.

Комиссар сидел за дощатым столом и курил. Он долго и задумчиво смотрел на меня.

- Выкладывайте,- сказал он наконец.- Куда держите путь и по какому случаю? И документы, кстати, покажите.

Я понял, что надо действовать начистоту. Я рассказал комиссару о своих злоключениях с разрешением на выезд.

- А что касается документов, то у меня самый важный документ - вот это письмо,- сказал я и положил на стол перед комиссаром письмо сестры Гали.- Других нет.

Комиссар поморщился и начал медленно читать письмо. Читая, он несколько раз взглянул на меня. Потом сложил письмо, всунул его в конверт и протянул мне.

- Документ подлинный,- сказал он.- Удостоверение какое-нибудь есть?

Я протянул ему удостоверение.

- Садитесь,- сказал он, достал бланк с печатью и начал что-то тщательно в него вписывать, изредка заглядывая в мое удостоверение.

- Вот! - сказал он наконец и протянул мне бланк.- Это вам разрешение на выезд!

- Спасибо,- сказал я растерянно, и голос у меня сорвался. Комиссар встал и потрепал меня по плечу.

- Ну, ну! - сказал он смущенно.- Волноваться вредно. Поклонитесь вашей матушке. Скажите, от комиссара Анохина Павла Захаровича. Удивительная старушка, должно быть. Ишь чего надумала - идти пешком в Москву.

Он протянул мне руку. Я крепко пожал ее, не в силах что-либо сказать. Он же поправил ременной пояс с маузером и заметил:

- А того субчика с бриллиантами в чайнике придется разменять. Остальных отпустили. Я распорядился перевести вас в другую теплушку. С ними вам ехать нельзя. Ну, счастливо. Так не забудьте поклониться вашей матушке.

Я ушел оглушенный. С невероятным трудом я сдерживал слезы. Красноармеец, провожавший меня в новую теплушку, это заметил.

- За такого комиссара,- сказал он,- две жизни отдать не жалко. Рабочий с Обуховского завода, петроградский. Ты запомни, как его зовут,Анохин Павел Захарович. Может, еще где с ним и встретитесь.

Поместили меня в теплушку, где было всего два человека - пожилой певец и худенький болтливый подросток Вадик - нескладный, простодушный и отзывчивый мальчик. Оба они ехали из Петрограда, певец - к единственной дочери, работавшей врачом в Виннице, а Вадик - к маме в Одессу. В зимние каникулы 1917 года Вадик поехал из Одессы в Петроград погостить к деду и там застрял на полтора года. Все это происшествие казалось ему очень интересным.

Мы спокойно доехали до пограничной в то время между Россией и Украиной станции Зерново (Середина Буда).

Около Зернова поезд остановился ночью на полустанке на краю леса. Отсюда тянулись к северу Брянские леса, и здесь рядом находились те милые места, где я так часто бывал в детстве.

Не спалось. Мы с певцом выскочили из теплушки и пошли по проселочной дороге. Она тянулась по опушке леса в неясные ночные поля. Шуршали хлеба, низко над ними загорались и, подрожав розовым огнем, гасли зарницы.

Мы сели на старый, давным-давно поваленный бурей вяз у дороги. Такие одинокие обветренные вязы среди лугов и полей всегда почему-то напоминают крепких стариков в сермягах со спутанными ветром седыми бородами.

Певец, помолчав, сказал:

- Каждый по-своему верит в Россию. У каждого есть свое доказательство этой веры.

- А какое у вас доказательство?

- Я певец. Понятно, какое может быть у меня доказательство.- Он немного помолчал и вдруг запел печально и протяжно:

Выхожу один я на дорогу,

Сквозь туман кремнистый путь блестит.

Ночь тиха, пустыня внемлет богу,

И звезда с звездою говорит...